Через неделю я вернулся в госпиталь в Сасебо и подал рапорт о прохождении окончательного медицинского освидетельствования для назначения на новое место службы. Мой рапорт удовлетворили! Я получил место в палате, и мне заявили, что я останусь еще на несколько дней до завершения обследования.

На следующее утро меня вызвали к начальнику административной службы штаба в Сасебо. Визит туда оказался малоприятным, лицо ведающего личным составом капитана было красным от гнева.

– Уоррент-офицер Сакаи, – заорал он, – вы идиот! Я получил телеграмму из Генерального штаба военно-морских сил в Токио, где сообщается, что там были вынуждены запретить публикацию вашего интервью корреспонденту газеты «Ёмиури Симбун». Неужели вы из ума выжили, рассказывая ему такие вещи?

Слушайте меня, Сакаи. Я получил от начальства в Токио строгий выговор за потерю бдительности в работе со своими подчиненными. Я не намерен терпеть оскорбления за вашу глупость! Отныне вы не произнесете ни слова о вашем участии в боевых действиях без предварительного разрешения офицера, отвечающего за распространение информации. Вам понятно? Повторение чего-то подобного закончится трибуналом не только для вас, но и для меня. А я, как вы понимаете, не намерен подобного терпеть!

Я его прекрасно понял. Ему приказали заткнуть мне рот, но я от души сочувствовал своему начальнику.

В мрачном настроении после полученной выволочки я вернулся в госпиталь.

Кто-то позвал меня по имени. В дверях стоял вытянувшийся по стойке «смирно» дневальный и отдавал мне честь.

– Что там еще? – рявкнул я.

– К вам посетитель. Высокий летчик морской авиации ожидает вас в комнате для посетителей. Кажется, он назвался Нисидзавой.

– Что? – воскликнул я. – Нисидзава! Не может быть!

Забыв обо всем на свете, я ринулся из палаты, чуть не сбив с ног испуганного дневального. Открыв дверь комнаты для посетителей, я заглянул внутрь.

Высокий худой мужчина с сигаретой в зубах медленно расхаживал по комнате. Так и есть! Он не изменил своим привычкам.

Он с улыбкой посмотрел на меня и воскликнул:

– Сакаи!

– Нисидзава! – заорал я.

Через мгновение мы сжимали друг друга в объятиях, нашей радости не было границ.

Я отступил на шаг от своего лучшего друга.

– Дай-ка посмотреть на тебя! – воскликнул я. – Ты отлично выглядишь. Не ранен?

– Нет, Сабуро, – ответил он. – Я покинул Рабаул в ноябре, не получив ни царапины. Похоже, я заговорен от пуль.

Я пришел в восторг.

– Ха! Выходит, мы дали тебе верное прозвище, – сказал я. – Ты и в самом деле настоящий дьявол, дружище, раз тебе удалось пройти через Лаэ и Рабаул без единой царапины. Нисидзава, как же это здорово, что я снова вижу тебя. Расскажи-ка, что там у вас происходило после моего отъезда? Ты теперь, поди, лучший летчик флота? Могу представить, что ты творил над Гуадалканалом.

Он отмахнулся.

– Ты слишком высокого мнения обо мне, Сабуро, – заявил он. – Я даже не знаю точного числа сбитых мной самолетов. Около пятидесяти или что-то в этом роде. До тебя мне еще далеко. – Он улыбнулся. – Ты по-прежнему лучший из нас.

– Не говори ерунды, дружище, – сказал я. – Я не раз видел, как ты летаешь. Думаю, Нисидзава, тебе вскоре суждено стать нашим лучшим асом. Но скажи-ка, каким ветром тебя занесло в Сасебо?

– Меня откомандировали в Йокосуку, – помрачнев, ответил он. – Инструктором. Вот кем меня сделали, Сабуро! Можешь представить, что я на старом шатком биплане обучаю глупых новичков, как делать виражи и развороты и как при этом не намочить штаны! Почему именно я?

Я рассмеялся. Он был прав. Нисидзава не годился в инструкторы.

– Что ж, – продолжил он, – мне это вскоре опротивело. Я подал рапорт о переводе на фронт, попросив отправить меня туда как можно быстрее. Сегодня утром пришел приказ. Меня откомандировали на Филиппины. Я заехал с тобой попрощаться, мы вылетаем завтра утром.

– Так быстро?

– Именно этого я и хотел, Сабуро, – ответил он. – Не по мне летать над Йокосукой. Я хочу снова оказаться в истребителе. Я просто должен снова участвовать в настоящем деле. Находясь здесь, я убиваю себя.

Мне были понятны его чувства. Пожалуй, даже слишком хорошо. Но нам было еще о чем поговорить, мне не терпелось узнать, как поживают мои старые друзья.

– Завидую тебе, Нисидзава. Ну да ладно, расскажи мне о Рабауле, хочу услышать, как там все остальные. Где сейчас лейтенант Сасаи? А Ота, он с тобой? Как там мои ведомые, Ёнэкава и Хатори? Расскажи мне о них!

– Что? – Побледнев, он уставился на меня. В его глазах появилось отчаяние. – Выходит, тебе не сообщили…

– О чем это ты?

Он лишь слабо махнул рукой.

– Что с тобой, Нисидзава? Их разве не отправили домой вместе с тобой?

Нисидзава отвернулся. Дрожащим голосом он произнес:

– Сабуро, они… – он приложил руку ко лбу и резко повернулся ко мне, – погибли.

Я не верил своим ушам! Нет, этого не может быть!

– Что ты такое говоришь? – воскликнул я.

– Они все погибли. Ты и я, Сабуро, только мы с тобой… остались в живых.

Нет, это неправда! У меня подвернулись колени, и мне пришлось схватиться за край стола. Эта ужасная трагедия не вмещалась в моем сознании.

Нисидзава начал свой рассказ:

– Первым стал лейтенант Сасаи. Двадцать шестого августа мы вылетели к Гуадалканалу. Все было иначе, чем при тебе, Сабуро. Не знаю, сколько там было истребителей противника, но казалось, что они заходят на нас от солнца бесконечной чередой. Шансов у нас не было. Наш строй распался. Нам пришлось так быстро рассредоточиться, что никто не заметил, как упал самолет Сасаи. Мы посчитали, что он, возможно, был ранен и вылетел обратно раньше нас. Но по возвращении в Рабаул выяснилось, что он пропал… Он так и не вернулся. – Нисидзава тяжело вздохнул. – Затем наступила очередь Оты. Всего неделю спустя. С каждым вылетом мы теряли все больше и больше самолетов. Противник полностью господствовал в небе над Гуадалканалом. Ота погиб так же, как и Сасаи. Никто не видел, как его самолет падал. На базу он не вернулся. Дня через три или четыре после этого сбили Ёнэкаву и Хатори. Оба погибли в один день. Из восьмидесяти летчиков вместе со мной назад вернулись только капитан Сайто, Накадзима и еще человек шесть, которым удалось выжить.

Я был потрясен. Нисидзава молча ждал, когда я снова заговорю. Все это казалось каким-то жутким наваждением. Как могло случиться, что все они погибли?

Четверо моих лучших друзей. Все они погибли, пока я не в силах ничем им помочь лежал в госпитале. Теперь я понял, почему мне не удалось узнать об их гибели раньше. Нисидзава и Накадзима позаботились, чтобы печальные известия не дошли до меня, когда я приходил в себя после операции на глаза.