ножны. На мой вопрошающий взгляд Блодвен улыбнулась, и улыбка её была словно мёд, стекающий по отравленному лезвию.

— Я скажу, что муж мой… оступился. Но довольно медлить.

Мачеха первая подошла к двери, отворённой на четверть из-за мешавших сундуков, и быстро выглянула наружу. Я шла за ней шаг в шаг, как за матерью или старшей сестрой, и без раздумий подчинилась жесту, которым она показала, что путь свободен.

Я оказалась лучшего мнения об отцовых воинах. Полагала, что они всего лишь не вмешивались в забавы господина, на деле же он поставил их стражей своему беззаконию.

За что и поплатились.

— Стэффен!..

Вскричала и босоногой девчонкой бросилась на шею бастарду.

Сказал бы кто прежде, будто я до слёз обрадуюсь появлению «пасынка»! Хоть и на слёзы не была я прежде так щедра, теперь же они являлись легко, непрошеными. Джед… от одного непроизнесённого имени нутро пронзило раскалённым мечом и разошлось волнами ноющей боли. Уткнувшись в широкую грудь, до багрового света в глазах я кусала губы. Не думать, не думать…

И сквозь бычий клёпаный доспех ощутила, как мощно и не в лад стукнуло сердце. Ранен?..

Болезненно кривя в усмешке угол рта, бастард осторожно разъял мои ослабелые руки, отстранился на полшага.

— Тише, девушка, не то я решу, что ты и впрямь рада мне.

Враз обезумев, мир кувыркнулся через голову, но хоть что-то в нём осталось неизменно!

Блодвен бесстрастно оглядела распростёртые по полу, полусидящие, привалившись к стенам, подломленные тела. Тем гуще, чем ближе к моим покоям, но некоторые, как тот, с проклюнувшейся меж лопаток рукоятью ножа, или тот, с рассечённым на спине доспехом, разметавший руки во всю ширь прохода, лежали и поодаль. Чёткие, словно чернёные, брови мачехи иронически изломились. Она улыбнулась, полуобернувшись к Стэффену, ответно показавшему в ухмылке белые зубы.

— Я полагала, сплетни о твоём воинском умении всего лишь… — мачеха сладко улыбнулась, — сплетни.

Стэффен, на котором — теперь я была убеждена в этом — чернела лишь чужая кровь, насмешливо хмыкнул.

— И что же теперь? Разве твои подозрения не развеялись утренним туманом?

Блодвен окинула статного мужчину ровным взглядом из-под прищуренных ресниц. Едва приметно качнула головой.

— Теперь я полагаю… что в тех сплетнях затерялась толика правды. — Дивно красивые глаза, тёмно-серые, с синими грозовыми всполохами, лукаво блеснули. — Малая толика.

Я безучастно глядела на них, и всё внутри разрывалось и выло от боли. В мире, где мужчина и женщина по-прежнему способны шутить, даже посреди залитой кровью мясницкой, способны по-прежнему смеяться на лукавые остр`оты, мне досталось быть расколотым кувшином, оставленным по недогляду среди годной утвари, и, как не задержится в том кувшине вода, так протечёт сквозь меня, не задержавшись и каплей, всякая земная радость. Никогда не стать мне целой, полной, когда от сердца осталась половина, а душа и вовсе отдана. То был мой прощальный дар, но ведала ли я, что положу его, как цветы, на могилу? Могла ли и предвидеть, когда крепко верила: он переживёт меня? Супружество убьёт вернее стрелы и копья.

Церемонно приложив к груди открытую ладонь, бастард отвесил поклон укутавшейся в покров надменности лукавой красавице. Отдал должное:

— Да и ты не сплоховала, драгоценная родственница. Боги даровали тебе неженскую смелость.

С этим нелегко было спорить. Но и женского естества у Блодвен не отняли — это было столь же бесспорно. Мачеха ожесточалась годами, каменела и оковывалась льдом, как покинутый, выстуженный очаг, но не хватало единственной искры, чтобы стать вновь горячей и живой. Некая часть моего существа, верно, та, которая жила ещё в прошлом и не верила в правду действительности, улыбнулась подтаявшему льду в глазах Блодвен. Иная же часть ответно содрогнулась от боли, ударившей изнанкой чужой радости.

Едва ли я надолго отрешилась от мира, да и перепалка меж Стэффеном и Блодвен была скорой, словно обмен пробными выпадами. С блёклым удивлением я прозрела, что пикировка была затеяна скорее ради меня, нежели для взаимного удовольствия, ведь мне более спутников необходимо было отвлечься. Меж тем Стэффен, сбросив шутливую личину, сделал знак следовать за ним, а Блодвен сомкнула пальцы на моём запястье, увлекая за собой. Я не противилась, ведомая. Поначалу не понимала, куда ведёт нас Стэффен, хоть и Блодвен явно угадывала путь. Но на очередном повороте назначение недолгого пути сделалось очевидным, хоть прежде мне и не доводилось бывать в подземельях — кто бы пустил туда дочь ард-риага? Да и к чему?

Я сбилась с ровного шага сноходца, и Блодвен, невольно дёрнув меня за руку, обернулась с вопросом в изгибе бровей.

— Зачем мы идём туда?

В едва шелестевшем голосе я различила отзвук страха, предвестник подступавшей слабости. Ещё не облекшаяся в слово и образ мысль неявной тревогой возмущала занедуживший рассудок, слабый сосуд плоти обуяла дрожь. Обеими руками я вцепилась в ладонь Блодвен, опасно закачавшись над спуском с лестницы.

Стэффен, идущий перед нами, преодолел часть пути вниз, скоро обернулся, не забывая прислушиваться, чтоб в случае опасности подать знак.

Не давая себе отчёта в том, что делаю, я упиралась, отступая назад и увлекая за собой Блодвен. Смутно чернеющие неровные ступени, покрытые копотью стены, смешавшаяся с жарким от горения факелов воздухом затхлая сырость подземья, точно зловонное дыхание больного зверя, — это было так похоже на вход в ад, но и ад, воплощённый на земле, прямо под отчим замком, — право, чем не место? — едва ли ввергнул бы меня в такой ужас. Иной страх понуждал отступать.

Стэффен сделал красноречивый жест, напоминая, что для мешкотни не время и не место.

— Ты что же, темноты испугалась? — сдавленно прошипела Блодвен. — Нашла время после всего!

Я закачала головой, выкручивая руки из цепкой мачехиной хватки. Право слово, что со мною? Верно, ведут к неведомому ходу, которым выведут из тьмы к свету. Отчего противлюсь?

Словно сами своды подземья придавили ответом: «Он не услышит тебя из-под земли».

Я пошатнулась, и тем взволновала Блодвен. Мачеха встала так, чтоб можно было облокотиться о неё.

— Вот уж выбрала, когда позволить себе слабость! Не след нам теперь с тобой возиться, каждое мгновенье на счету. О супруге моём забыла? Сладко ли ему спится? Или уже в память пришёл?

— Разве так скоро? — слабо возразила я ей, едва переставляя ноги — словно соломенные тюки ворочала.

— А кто его знает? — зло оскалилась Блодвен, к удивлению моему сбившись с изящного выверенного слога. — Здоровый медведь, из другого бы душа вон, я сил не жалела.

— Блодвен…

— Чего тебе? — покосилась мачеха, за двоих высматривая покатые выщербленные ступени, от