В последние недели жизни Альфреда Нобеля, кстати, лечили нитроглицерином от больного сердца. «По иронии судьбы», – как писал об этом он сам24.

Середина 1860-х годов была отмечена прорывом в медицинских исследованиях. Большую роль в этом сыграло рождение органической химии – осознание того, что с химической точки зрения нет особой разницы между мертвой материей и живыми организмами. Повысился интерес к серьезному изучению химических процессов в человеческом организме, построенные на догадках теории все более уступали под натиском точных естественно-научных экспериментов. Свою роль сыграли и новые точные микроскопы. Ученые научились разрезать ткани организма так тонко, что их можно было рассмотреть насквозь, положив на предметное стекло. Еще в 1830-х годах два немецких исследователя при помощи микроскопа доказали, что все живые организмы состоят из мельчайших клеток – самых малых составных частей жизни.

Появлялось все больше физиологов, изучавших, как функционирует человеческое тело. Измерялось все поддающееся измерению. Цель была предельно ясна: если наука лучше научится понимать физиологию человека, станет легче устранять отклонения – заболевания. Как раз в столь драматичный для семьи Нобель 1864 год в Швеции появился первый профессор физиологии. Именно высоким статусом этой дисциплины во второй половине XIX века объясняется тот факт, что Альфред Нобель учредил премию «тому, кто сделает наиболее важное открытие в области физиологии или медицины».

Нобелевской премии только по медицине не существует. Альфред назвал физиологию первой.

Физиологи (и анатомы) чувствовали себя, как бодрые коровы на зеленом лугу. Как функционирует человеческое тело? Как оно выглядит в деталях? Вдохновленные новым учением о клетке, они решились вторгнуться в такие области, к которым ранее не смели приближаться, и внимательно разглядывали в микроскоп ткани человеческого мозга. Однако от этих первых опытов до объяснения того, что случилось с Иммануилом Нобелем в январе 1865 года, было еще очень далеко, хотя случайные и разрозненные клинические наблюдения уже направили научную мысль в нужном направлении. Вот история, со временем приобретшая мифологические пропорции. В сентябре 1848 года американскому бригадиру взрывников Финеасу Гейджу в результате несчастного случая голову проткнул железный прут, прошедший через лобную долю мозга. Мужчина выжил, но, по словам лечащего врача, в результате травмы мозга у него наблюдалось значительное изменение личности. Гейдж полностью потерял контроль над собой, ругался бранными словами, тратил все деньги и не мог спланировать свой день. Этот случай дал ученым ценнейший материал для изучения того, как травмы лобных долей могут повлиять на поведение человека.

В начале 1860-х годов французский невролог Поль Брока добавил к этому еще одно важное открытие. У него был пациент с тяжелыми нарушениями речи. Когда они общались, человек мог произнести только слово «тан» и вскоре после этого умер. Брока провел вскрытие и обнаружил травму в нижней задней части третьей извилины лобного полушария. Собрав другие примеры, он сделал вывод, что эта часть мозга является речевым центром – сегодня она называется зоной Брока25.

* * *

Перед Рождеством 1864 года Иммануил и Альфред Нобели как будто снова помирились. Собрание акционеров прошло, и Иммануил смирился со своей должностью заместителя. «Старик и вправду добродушен и делает все, чтобы исправить старое, – писал Альфред Роберту в рождественском послании. – Сейчас я не вижу никаких причин для новых столкновений в будущем».

Его куда более волновало состояние Андриетты. «Мама немного плоха, но ведь и жить там, в Хеленеборге, в это время года ужасно, помимо всех прочих неприятностей».

Сам Альфред был болен и измотан. Власти продолжали досаждать ему.

Паром, которым они обзавелись, не мог выполнять роли постоянного пристанища – приходилось подыскивать новое место для производства нитроглицерина «в полумиле от города – иными словами, у черта на куличках», – жаловался Альфред Роберту26.

До Рождества оставалось всего несколько дней. Роберту и Людвигу надо было позаботиться о своих семьях. Сыновьям Людвига, Эмануэлю и Карлу, было пять и три, а Мина снова ожидала прибавления. Сыну Роберта Яльмару было два с половиной, и Паулина тоже ждала к весне малыша27.

Сам же Альфред намеревался провести Рождество в своей квартире на Кардуансмакаргатан, «в целительном тепле для души и тела». У него имелись все основания беспокоиться о своем здоровье. С некоторых пор его мучило воспаление на глазу, но дела вынуждали игнорировать болезнь. Теперь же он получил тревожное сообщение от доктора, который его обследовал. Досаждавшая ему опухоль на глазу была, по словам доктора, «старой Венерой», которая вновь дала о себе знать. «Он считает, что ей совершенно необходимо познакомиться с Меркурием. Все это весьма печально», – писал Альфред Роберту28.

На всякий случай Альфред написал это предложение по-русски. Его зашифрованное послание на самом деле означало, что воспаление на глазу доктор счел проявлением сифилиса. В те времена венерические заболевания – сифилис и гонорею – лечили ртутью (по-французски mercure). Говорили, проведя одну ночь с богиней любви Венерой, можно было остаться на всю жизнь с Меркурием.

Страдал ли Альфред Нобель сифилисом и получил ли в то время напоминание о своей болезни? Ответа на этот вопрос никто не знает. Может быть, именно от венерического заболевания Альфред чуть не умер в Петербурге в 1854 году, а потом, по его собственным словам, вылечил сам себя «лучами тепла и света». Сифилис считался постыдной болезнью, о которой не говорили открыто. Кроме того, она часто заканчивалась преждевременной смертью. Однако в последующие десятилетия жизни Альфреда болезнь нигде больше не фигурирует – ни в виде симптомов, ни в виде сплетен и пересудов. В том трагическом водовороте, в котором ныне находился Альфред, и в тех новых обстоятельствах, в которых он вскоре окажется, его опасения за свое здоровье превратились в дело второстепенной важности.

Однако это не мешает предполагать, что в то Рождество он хворал и страдал. Как-никак все эти события происходили в те времена, когда, по словам историка медицины Нильса Удденберга, «опаснее было пойти к доктору, чем не ходить».

Не все поглотила тьма. Как писал Альфред брату Роберту, жизненные напасти он скорее воспринимал как «малые тучки на грядущем ясном небе». Несмотря ни на что, дела пошли неплохо. Новым веществом заинтересовались многие, заказы так и сыпались, и вскоре после Нового года предстоял пробный взрыв в Тюскбагарберген. Роберт только что получил патент в Финляндии, с Норвегией все прошло как по маслу, и Альфред обдумывал выход на рынок еще в нескольких странах29.

Мечты о будущем поддерживало то, что и шведская пресса отказалась от негативного тона. В середине декабря корреспондент газеты Göteborgs Posten в Стокгольме написал критическую статью о поведении властей по отношению к семье Нобель. Он начал ее словами: «То, что новым открытиям, даже, возможно, в первую очередь тем, что более других способствуют прогрессу всего человечества, трудно пробиться, известно столь же давно, сколь существует человеческий род. И если сопротивление и трудности, которые должно преодолеть новое открытие, чтобы наконец добиться признания, является показателем будущей ценности данного открытия, то… изобретение нитроглицерина – одно из тех, которые история поставит в ряд ведущих побед в практической жизни человека»30.