– Я тоже соскучилась, – шепнула Ирина.

– Все, договорились. А я вам с Егором торбаса купил.

– Что?

– Ну торбаса, унты.

– Ой, как же ты брал без примерки? Вдруг малы?

– Егорке взял на вырост. Зима-то уж кончается.

– А мне как?

– Ну Ирочка, обижаешь…

Кирилл засмеялся, а она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Он любил ее ступни, так что ей приходилось красить ногти на ногах не только летом.

– Ладно, побежал, а то мастер ходит вокруг меня в трусах и с полотенцем. Наверное, намекает, что ему пора ложиться спать. Целую тебя, любимая. Спокойной ночи.

Егор уснул, как только голова коснулась подушки, а Ирина вдруг почувствовала себя такой счастливой, что жаль стало ложиться.

Не переодеваясь в домашнее, она прошла в кухню и сделала себе чаю.

«Надо шить свадебное платье, – вдруг пришла в голову ясная мысль, – не такое ужасное, как продаются в салонах для новобрачных, а настоящее. Шелковое, кремового цвета. Фату, конечно, нет – глупо нацеплять на себя атрибут невинной девушки, а платье должно быть шикарным. Если я пойду за него, конечно. Интересно, а почему я так счастлива? Из-за этих дурацких меховых сапожек, которые в нашем климате одно мучение носить? Ну и что, пусть я их ни разу не надену, но зато они у меня будут как у настоящей северной красавицы, к которой я ревновала Кирилла. Да нет, не в этом дело. Просто он сказал, что скучает по мне. Просто по мне, по такой, как я есть!»

Ирина засмеялась. Так странно оказалось понимать, что возлюбленный может скучать по ней просто потому, что она – это она и он ее любит, а любимый глагол граждан Советского Союза «заслужила» тут совершенно ни при чем.

Он хочет быть с ней рядом не потому что она доказала, что достойна великого приза в виде мужика, а потому что она – это она.

Странно, что к ней только в тридцать лет пришло понимание естественных человеческих отношений, но лучше поздно, чем никогда, да и могло ли быть иначе в стране, где надо все заслуживать, а глагол «зарабатывать» тоже хороший, но слегка подпорчен и разит капиталистическим душком.

Заслуженный артист, заслуженный врач, заслуженный деятель науки… Ухо привыкло и слышит в этих сочетаниях хорошее и надежное, а ведь если разобраться, то «прекрасный артист, хороший врач и великий ученый» звучит гораздо приятнее и логичнее.

Как только человек идет в школу, ему сразу предписывается быть не просто собой, но октябренком и равняться на Ленина, который одновременно и дедушка, и ангелоподобный малыш с октябрятской звездочки. В ход идет все, и веселые считалочки «только тех, кто любит труд, октябрятами зовут», и истерические выкрики на линейках «памяти павших будем достойны», и умильно-сладкие рассказики о детстве Володи Ульянова, который никогда не лгал, слушался маму и с пеленок боролся за народное счастье.

Ирина вздохнула. Чтить память героев необходимо. Только не когда это превращается в кликушество. А Ленин, конечно, великий человек, но очень сомнительно, что в детстве он превосходил в благонравии самого младенца Христа.

Плохо то, что дети получают опыт обожания из-под палки, обязанности любить того, о ком они, в сущности, ничего не знают. Общество предлагает всего два варианта: или любишь Ленина, или ты говно. По крайней мере, с тобой что-то не так.

Дальше только хуже. Из октябренка становишься пионером – всем ребятам примером. Надо быть не просто хорошим, но соответствовать стандарту, который не выбран тобою самим, а спущен сверху.

День за днем все время играешь роль, постоянно притворяешься и не успеваешь заметить, как последний островок твоей свободы – любовь – тоже уходит в пучину притворства.

Забываешь, а может, просто никогда не успеваешь узнать саму сущность брака – два человека идут по жизни рука об руку. Ты просто примеряешь, приклеиваешь на себя маску хорошей жены, начинаешь соответствовать и угождать, заслуживать мужское внимание. Чистый дом, вкусная еда, ухоженные дети – как тебя за это не любить?

Зачем тебе знать, с каким человеком ты связываешься, каким бы он ни оказался козлом, ты же все заслужишь! Ты ж вон борщ сварила, тебя бросать никак нельзя!

А потом, когда развод, маску жены срывают с тебя вместе с лицом, и остается кровавое месиво.

Какая несправедливая штука жизнь! Ирина усмехнулась и подлила себе еще чайку. Сделает человек из тебя рабыню, и будешь до последнего цепляться за своего господина, а другой даст ощутить вкус свободы, и ты тут же решишь, что способна обойтись и без него.

Она легла поздно, но неожиданно хорошо выспалась и поднялась с подзабытым уже чувством утренней бодрости.

Сделала Егору на завтрак блинчики, накрасилась чуть ярче обычного и отправилась на работу.

Ирину ожидало много мелкой рутины, но она протянула руку к материалам по Еремееву.

«Что ж, Алексей Ильич, скажи, как решится моя судьба», – усмехнулась она.

В отличие от Аллочки Ирина не то чтобы сомневалась, но признавала, что над делом требуется хорошо подумать.

«В конце концов, я работник умственного труда, а умственный труд – это прежде всего размышления, а не составление никому не нужных справок и отчетов. Если на то пошло, то прогресс человечества происходит именно благодаря тому, что некоторые сидят и думают, типа ворон считают, а вовсе не от бюрократической возни».

Она откинулась на спинку стула и прикрыла глаза.

Итак, она знает Алексея Ильича Еремеева в двух ипостасях, двух агрегатных состояниях. Днем он заслуженный (опять это слово!) ветеран боевых действий, яркий и активный комсомольский вожак, заводила и склочник, сующий свой длинный римский нос во все сферы жизни НПО «Аврора», включая местком и его святая святых – жилищную комиссию. Кроме этого, он еще возомнил себя экспертом по производственным вопросам и рьяно боролся против спуска на воду недоремонтированного подводного крейсера, и, как выяснилось позже, оказался прав. Поздними же вечерами в нем просыпается маньяк, жестокий патологический убийца. Дефект зрения не мешает ему выслеживать молодых людей на темных улицах, а потом, когда удовлетворит свою темную жажду, прятать их тела.

Могут ли две такие разные личности уживаться в одном Еремееве? Почему бы и нет? Сказал же ей профессор, что в медицине на вопрос «А может ли быть?» ответ один: «да, может!» По-хорошему, если вина Алексея Ильича будет доказана, то его надо не расстреливать, а пожизненно запереть в институте Сербского, чтобы психиатры изучали особенности его мозга.

Ладно, суть в том, что всякое бывает. Она сама на работе судья, а дома – мать и невеста. Тоже, наверное, люди удивляются, как она может днем влепить вышку, а вечером пить чай, читать про Карлсона и смеяться. Или Наташа с мужем – хирурги. Днем по колено в крови, но ночью это им совсем не мешает любить друг друга, как обычным людям.

Или алкоголики, которых она приводила в пример Федору. Далеко не все они – хрестоматийные ханыги в пузырящихся на коленях трениках. Есть и великие ученые среди них, и деятели искусств. Создают шедевры, делают научные открытия, что не мешает им в определенный момент припадать к бутылке и приводить себя в абсолютно скотское состояние.