Японский солдат является подчиненным только при встрече и служебном разговоре с офицером, в остальных случаях это просто два японца. Вечером не редкость встретить захмелевших солдата или матроса, особенно на окраинах и в портовых городах.

Офицеры живут скромно. Небольшое содержание заставляет их жить по окраинам. С 7–8 утра до 5 часов дня они на службе, там и обедают. Обычный способ передвижения строевого начальника верхом. Автомобили только в штабах.

Токио. 25 января

На улице дождь, снег, ветер, слякоть. Ездил к Крупенскому. По дороге еще раз убедился, что работа рикши, кроме моральной тяжести (в Японии над этим посмеиваются), тяжела и физически, особенно в такую отвратительную погоду, как сегодня. Матерчатые башмаки давно насквозь промокли, нужна большая закалка (недаром работа эта наследственная) с детства, чтобы не рисковать воспалением легких. И все же многие из рикш делаются неспособными к работе после 40 лет.

Мой старик оказался из прочных, скоро семенил ногами: до посольства добрались мы довольно быстро. Я предложил ему обождать – это выгодно, но придется дрогнуть у подъезда. У японцев во время холода весь центр заботы переносится на шею, ее закрывает или мех, или теплый шарф. Когда нет пассажира, рикши прикрываются пледом. Ноги у всех и всегда голы.

Крупенский встретил меня очень любезно. Мне хотелось обменяться взглядами на положение вещей в России и несколько успокоить его настороженность, вызываемую исключительной любезностью ко мне японских официальных представителей.

В начавшейся беседе я заметил, что, как гражданин и патриот, не могу лишить себя возможности так или иначе быть на страже интересов моей страны и не следить, откуда и в какой степени грозит ей опасность. И сейчас, сойдя с политической и военной сцены, продолжаю наблюдать: укрепится новая власть – исполать ей, пусть спасает родину, не укрепится, что мне представляется наиболее вероятным155, – я сохраняю за собой право помогать общему делу так, как нахожу для себя возможным.

Попутно я добавил, что военный министр Танака как будто несколько озабочен некоторым охлаждением бывших до сих пор дружеских отношений между ним и Крупенским.

Посол насторожился и стал оправдываться, что не он причиной охлаждения, что он искал дружеского разрешения вопросов, касающихся России и, в частности, инцидента между Колчаком и Семеновым, подтвердил это заявление ссылками на ряд писем министрам военному и иностранных дел и старался доказать, что вина всецело на японских представителях, находящихся в Сибири. «Хотя Танака каждый раз при встрече заверял меня, что он очень рад моим письмам и заверениям, но дальше слов не шел. На последнее свое письмо я до сих пор не получил ответа».

В инструкциях военного министра Японии своим представителям в Сибири, с которыми познакомил меня Крупенский, указывалось некоторое осуждение поведению Семенова, как мешающему «его дальнейшей карьере». Но, видимо, японские представители в Сибири несколько превышали свои полномочия в отношении, главным образом, атаманов, и отозвание наиболее хитрого и наименее доброжелательного России, личного врага Колчака – генерала Накашимы, может быть, и было косвенной победой Крупенского. Накашиму сменял Хагино. Посол был доволен заменой. Я не разочаровывал его в конечном результате. Пусть радуется. Россию представлять теперь не легко156.

Крупенский подтвердил точку зрения Министерства иностранных дел, что на Уральский фронт японцы свои войска не пошлют. Тогда положение этого фронта представляется действительно тяжелым. Честолюбивый Гайда, ставший «русским» генералом, потянет все, что есть, к Екатеринбургу. Правителю и Ставке не до фронта, они заняты войной с крамолой и социалистами.

Оренбург уже пал, это удар, стоящий потери Уфы. Любопытно теперь положение Дутова, который был тоже довольно важной, хотя и скрытой пружиной омского переворота.

Крупенский допускает даже возможность развала Омска (а ведь прошло всего два месяца) и образования самостоятельной области от Владивостока до Иркутска при поддержке японцев. Это предположение, по-моему, почти уже осуществлено, достаточно посмотреть на огромные плакаты, развешанные на площадях и других людных местах Токио. На плакатах изображены японские острова и материк Азии, на котором флажками с восходящим солнцем отмечены пункты нахождения японских войск.

Картина грандиозная – на огромном протяжении в глубь огромнейшего материка проник японский национальный флаг!

Толпы горожан, солдат, школьников часами глазеют на эти плакаты, прочитывая изображенные иероглифами чуждые им названия далекого неизвестного края.

Пылкие головы недаром ждут осуществления заманчивой мечты о «великой Японии на материке».

Посол не вполне разделяет возникшие у меня опасения. В стремление японцев к захвату территории он, как и я, до сих пор не верит, но им нужно «буферное» государство, хотя бы временно, с их преобладающим влиянием. Им до зарезу нужно сырье, чтобы поддержать начинающую падать промышленность, и более всего железо, чтобы, добавлю от себя, выйти из унизительной зависимости от Америки; весьма нужна рыба, как пища и материал для удобрительных туков. В этих условиях, по мнению Крупенского, им легче получить все это путем приобретения выгодных концессий от зависимой от них власти.

Крупенский подтверждает и стремление Японии прочно утвердиться в Северной Маньчжурии, включительно до Харбина.

Возвращаясь к его отношениям с Танакой, я заметил, что, раз реальная сила на Востоке пока только у японцев, нет расчетов делать ее враждебной157.

«Да нет же, – живо отозвался Крупенский, – я на днях поеду к генералу Танаке и отнюдь не хочу портить отношений». Он как будто бы искал для этого толчка. Расстались любезно, но мне показалось, что он слишком колчаковского лагеря, холодок чувствуется, его несомненно смущает моя демократическая репутация, и, кроме того, по шутливому выражению Г., он и по внешности чистейший зубр.

Разговор с Крупенским давал пищу для размышлений. Я сопоставил его с разговором с генералом Танакой, который также заявил, что войск на Урал они не пошлют. Таким образом, два виднейших представителя официальной Японии, члены кабинета, связанного ответственностью в лице парламента перед японским общественным мнением, категорически отвергали возможность вооруженной помощи. Но кроме военного министра Танаки был Танака – видный представитель сильнейшей военной партии. Его мнение пока оставалось неизвестным, как неизвестно было и окончательное решение по этому вопросу главнейшей опоры военной партии – Гене рального штаба. Это с одной стороны. С другой – впервые я услышал авторитетное заявление о ценности для Японии находящегося под ее влиянием буферного образования, разъясняющее до некоторой степени распространение японцев до Забайкалья включительно, чем как бы намечалась и территория предполагаемого буфера.

Вечером прошелся по Гинзе. Я люблю бродить по этой улице, залитой морем огня, чужой и одинокий среди живой, непрерывно двигающейся толпы, под непрерывный характерный стук гета, и думать о… далекой России.