В конференц-зале портреты бывших начальников академии, между ними генерала Кодамы, начальника штаба Оаямы в Русско-японскую войну, и генерала Тераучи, бывшего одно время премьером Японии.

Я очень интересовался практическими занятиями по тактике и с большим удовольствием проследил таковые в группе подполковника Сато. Шел разбор решения общей для всей группы тактической задачи. Руководитель выбрал три наиболее характерных различных решения, авторы должны были изложить и обосновать их. Затем руководитель подверг все решения обстоятельной критике и вновь предоставил авторам свое слово для защиты.

Метод тот же, какой был принят по инициативе профессора Н.Н. Головина в нашей военной академии с 1911 года. Этот метод, по моему мнению, единственно целесообразный и продуктивный, обуславливающий возможность живого общения между руководителем и группой, а также состава группы между собой.

В группе подполковника Сато было 15 офицеров, из них 10 пехоты, 3 артиллерии, 1 кавалерии и 1 сапер. Четыре офицера в очках.

Поблагодарив начальника академии за любезный прием, поехали в 3-й пехотный гвардейский полк, где меня поджидали в этот день.

У ворот полка встретили адъютант и дежурный офицер, у последнего отличительный знак – красно-белая полосами перевязь с красными кистями. В приемной комнате представился командир полка.

Чай, папиросы.

После фехтования смотрел учение сводной роты (от всего батальона). Любопытна команда: она произносится неистово-визгливым голосом на чрезвычайно высоких нотах.

Строевое обучение неизменно оканчивается сомкнутой атакой с предварительным примыканием штыков – и вот, когда вся рота, рыча и визжа, стремительно бросается вперед, становится немного жутко, вспоминаются бешеные штыковые атаки 1904–1905 годов. С этим, возводимым в культ, порывом вперед придется посчитаться будущему противнику Японии.

Казарменный обиход в войсковых частях немногим отличается от того, что я наблюдал уже у кадет и юнкеров.

Обыкновенно казармы обнесены высоким земляным валом и тем самым прочно ограждены от любопытных взоров. В скромных помещениях чистота, много воздуха и света. На койках те же семь одеял и валик вместо подушки.

Особые комнаты для унтер-офицеров, фельдфебеля, юнкера, если таковой есть при полку. Особая комната для офицеров и с такими же, как у солдат, кроватями и неизбежными фехтовальными принадлежностями.

На стенах портреты убитых товарищей и печатные выписки, касающиеся вопросов казарменного обихода.

Вместо бани ванна – четырехугольный деревянный бассейн, с весьма горячей, до 40–45°, водой. Залезают сразу по нескольку человек. Вода не меняется. После такой ванны, к которой надо привыкнуть, очень долго держится тепло.

Довольствие: завтрак – рис, кусочек соленой рыбы не больше 1/4—1/8 фунта, немного овощей, чай. Таков же и обед.

Необходимо отметить, что и завтрак офицеров точно такого же состава, только рис более лучшего качества и рыба, вместо соленой, жареная.

Ни водочки, ни закусочки отдельным любителям не полагается. Во всем этом я лично убедился, приняв приглашение на завтрак в офицерском собрании и попросив, чтобы это был обычный офицерский завтрак.

За завтраком полковник Исомэ, сопровождавший меня и на этот раз, – кстати это был его родной полк, – в своем приветствии довольно подробно коснулся моей биографии и не скупился на весьма лестные выражения. Я ответил любезностью по адресу полка… Очень теплые пожелания высказал мне и командир полка. После завтрака смотрел фехтование офицеров, характерная деталь – офицеры фехтовались босиком на очень холодном полу.

Вечером в «Империале» чествовал обедом представителей японского Генерального штаба с генералом Фукудой во главе. Была и наша военная агентура. Это единственная для меня возможность поблагодарить за то внимание, которое оказывалось мне с момента высадки в Японии. Я никого не представлял, за мной не стояли прочно организованные и связанные со мной группировки, и я имел основание думать, что внимание это относилось только ко мне лично, и это повышало в моем сознании ее ценность.

В застольной речи Фукуда несколько отошел от моей оценки как частного лица, и выразил надежду видеть меня в числе строителей России, которой Япония будет искренно и бескорыстно помогать154.

Токио. 23 января

В 9 утра выехали с Исомэ и Гуковским на автомобиле в Нарасино, стоянку японских кавалерийских бригад. Пришлось проезжать почти через весь город, и теперь только можно было убедиться, насколько велик Токио. Минуя центральные части, мы около 6–7 верст проехали по бесконечно длинной, узкой и прямой улице, среди непрерывных лавок, главным образом, с кустарными и деревянными изделиями, сплав которых к центру идет по многим каналам, число которых все более и более увеличивается.

На окраинах, конечно, больше бедноты. Улицы заполнены детьми с весьма неприятными носами: следствие хронических насморков среди постоянной сырости. Жизнь на вонючих каналах не особенно привлекательна, но город, вернее возможность заработка, тянет как магнит. Десять лет тому назад где были поля и болота, теперь сплошь заселенные пригородные кварталы. Город растет неимоверно.

Починка шоссе несколько задерживала наше движение. По пути раздавили неосторожную собачку. Удивляюсь, как не покалечили кого-нибудь из детворы, заполняющей эти улицы, где, кроме того, все время приходится встречаться с возами, нагруженными тележками, которые волокут люди, и с бесчисленным множеством велосипедов.

Среди этого переполнения на улицах все же больше всего детей, милых, чумазых япошат. Девочек очень безобразят их косматые неприглаженные гривки жестких волос: их матерям, видимо, не до этого среди тяжелого труда и лишений.

Дети босы. Голая подошва на деревянной гета, а рядом каналы затянулись льдом, правда, солнышко сильно пригревает и к полудню стало совсем тепло.

Встретили идущую с ученья батарею, обогнали следующие в поле роты. Вдоль дороги за городской чертой всюду партии юнкеров и унтер-офицеров практикуются в съемках. Здесь все вертится около дороги, представляющей почти сплошную улицу с теми же бесконечными лавками, как и в предместье.

До Нарасино более 40 верст. Ехали около 1 часа 40 минут. Обе бригады расположены вдоль дороги. Полковые дворы отгорожены высоким земляным валом, на гребне которого еще живая изгородь из какого-то колючего растения.

Автомобиль остановился перед штабом бригады. Встретил командир бригады, генерал-майор Тамура, моложавый японец с красивыми черными усами на умном лице. Выстроился караул. «На караул» берет только его начальник, остальные держат карабин у ноги.

С некоторой заминкой показали сменную езду. Раньше, за отсутствием в Японии своего конского состава, кавалерия была слабым местом ее армии – лошади получались, главным образом, из Австралии. Теперь этот недочет устранен. Японцы значительно развили коневодство в своих северных округах (Хоккайдо), богатых кормовыми травами, и в настоящее время имеют свою недурную ремонтную лошадь.