Все фабрики Японии до сих пор работали исключительно для внутреннего рынка. Для чужих стран товаров почти нет.

Был у Курбатова. Доказательства его крупных заграничных связей налицо. Кроме писем важных генералов, у него письмо крупнейшего американского финансиста165, обещающего широкую денежную поддержку тому правительству России, или части ее, которое окажется наиболее живучим. Формулировка недурна и не особенно к чему-либо обязывающая автора письма – поди поищи такое правительство или докажи, что это то, что надо. Верхи японцев166 Курбатов пугает верой – искренней или нет, это дело его, – и неизбежностью появления большевизма и Западной Европе и, прежде всего, в Америке, приятно волнует созданием заманчивых перспектив относительно господства в тихоокеанских водах, омывающих Азию. Но что прямо бесподобно – это его намек на назревшую необходимость уравнения цветных рас с белыми, вопрос всегда чрезвычайно болезненно затрагивающий самолюбие японцев.

Он познакомил меня с основными положениями, служащими как бы введением к условиям будущего соглашения. Мысли для меня не были новыми167. Главное предположение, что только Япония имеет прочную реальную силу и что она одна дольше других противостоит большевизму. Это обстоятельство и надо было использовать, направив ее внимание на некоторые важные для нее близлежащие острова и предоставив ей известные преимущества у нас в смысле приобретения столь необходимого Японии сырья. Ни о каких территориальных уступках с нашей стороны не могло быть и речи.

Курбатов настоятельно просил моего согласия на участие в разработке этого вопроса. У него свита из трех человек.

На улице совершенная зима, все покрылось снегом на полчетверти по крайней мере. Снег и босые ноги – это возможно только здесь. Я благословляю культуру, и прежде всего паровое отопление моего отеля, вся прелесть жизни по-японски решительно перестает мне нравиться с появлением первых пушинок снега.

Наблюдая за рабочими, разгребающими снег на площади перед отелем, убеждаюсь, как малоизобретательны они даже в такой несложной работе, правда для них мало привычной.

Нагнали их уйму. Здесь тоже начинают понимать, что такое безработица, кричат, бегают, но сноровки нет. Доска, которую двое тянут за веревки, а один придерживает рычагом, то и дело срывается. Доска уезжает, а снег остается на месте. Думается, что настоящий петроградский дворник смело заменил бы десяток-другой таких рабочих. Так у них и во всем, что не является привычным заученным делом.

Вечером был на концерте в русской колонии при нашей церкви в Токио. Концерт был в помощь артисту-беженцу Селиванову, который и был главным исполнителем. Пел он чудесно (бас), особенно хорошо передал социально-политические мотивы Даргомыжского: «Спесь», «Титулярный советник» и др. Хороши и драматические вещи – «Старый капрал», «Христос» и пр. Читал свои стихи небезызвестный Гурлянд – остроумно, но однообразно. Закончил довольно грубовато, особенно имея в виду присутствие гостей-японцев:

Пела еще артистка Т., слишком много жеманившаяся для своих лет и наружности. Артисту собрали 150 иен. Таким образом, кроме духовного, был успех и материальный.

Токио. 31 января

Был Подтягин, просил у них позавтракать в понедельник; будет французский военный агент, который очень хотел бы со мной познакомиться.

Заезжал к Осиповым. Живут уютно, но, конечно, в холоде, утешаются, что летом зато хорошо. Я соглашался, поближе подвигаясь к камину. Осипов беспокоится о своей судьбе: «ведь надоест же китайцам содержать нас, теперешнее правительство наше (имелся, вероятно, в виду Колчак) ничего не ассигнует ни миссии, ни посольству». «Живем на остатки», – прибавляет Подтягин.

Вечером Р. затащили в кинематограф. Мамаша и дочь просиживают в этом погребе часа по четыре. Надо отдать справедливость, здешняя американская система заманчива, на сеансы заранее записываются, у касс огромные хвосты.

Дают обыкновенно бесконечную драму из мексиканской или иной жизни с боксом, стрельбой, танцами, скачками на мустангах и необыкновенно мрачными злодеями. В один сеанс пьеса не кончается.

В кинематографе много молодых японок. Я невольно подумал, насколько поможет кинематограф быстрому разрешению модного теперь в Японии женского вопроса. Любовные приключения, наряды, общественное положение европейских товарок, которое им заманчиво рисует экран, – верный удар патриархально-рабскому положению японской женщины.

Бархатные глазки японок слишком мягко блестят при некоторых особенно сильных сценах, рисуемых на экране.

В кинематографе две неприятности: неумолчно кричащий переводчик (интерпретатор – надписи на фильмах на английском языке), сильно увлекающийся своей важной миссией, и дьявольский холод.

После двухчасового сидения я положительно закоченел. Мои же спутницы остались как ни в чем не бывало досматривать заключительные сцены раздирающей драмы, поставленной, правда, очень красиво.

Вечером со своим секретарем был Курбатов. Секретарь передал мне о заметном сдвиге посольства в том направлении оценки Японии, в котором мы с Курбатовым оказались солидарными.

Видимо, Крупенский доволен, что ему облегчили дорожку к Танаке. Этим я объясняю и его вчерашний визит. Меня, к сожалению, не было дома.

Курбатов очень уговаривал меня поехать в воскресенье в Камакуру с крупным сибирским промышленником С.И. К.168, затем пообедать вместе в Йокогаме.

«Человек очень нужный, был членом 1-й Государственной думы, о вас превратного мнения, я его уже разубедил наполовину, едет он в Омск», – старался уговорить меня Курбатов.

Решили поехать.

Выслушал я черновик документа. Основные положения и пункты проекта «русско-японского» соглашения больших расхождений с моими мыслями не имеют.

Дело только в том, что ни материальной, ни финансовой поддержки, какие нужны для проведения в жизнь соглашения, Япония дать не может.

«А Морган на что? – возразил Курбатов. – Да кроме того, как только Америка уяснит, в чем дело, живо примет меры для сохранения рынка – это скорее толкнет ее к реальной помощи, хотя бы и при посредничестве и содействии Японии».

Затем он добавил, что военные верхи Японии169 в большом волнении от этих условий. «Конечно, перспективы заманчивы, но силенки у них слабы, да и Министерство иностранных дел без определенного решительного курса».

«Может быть, вы, ваше превосходительство, нашли бы возможным подписать этот документ?» – осторожно спросил меня Курбатов.

«А кто же его будет приводить в исполнение? – ответил я на его вопрос вопросом. – Ведь вы хотите везти этот документ в Омск, а для меня в сложившихся условиях сотрудничество с Омском неприемлемо, да и они едва ли допустят возможность совместной работы со мной. Ведь недаром же хотя и очень деликатно, но все же настаивали на моем выезде из Сибири».