и еще, восполняя то ли минуты, то ли часы, протянувшиеся с тех пор, как обнаружилась пропажа.

На улице еще совсем светло, но чувствуется приближение вечера. Прохладный воздух стал изжелта-прозрачным. Одуряющее пахнет торфом и раздавленной ромашкой; тени отливают синевой, и редкие звуки, отдающие эхом, особенно значительны и необычно чисты. Мир превратился в акварельный намек на самого себя. На мгновение Яна замирает на крыльце, завороженная этой сквозящей расплывчатостью, а потом бегом огибает угол дома и пересекает пустырь. Разбуженные чайки белым вихрем поднимаются над помойкой; их голоса, обычно резкие и нахальные, кажутся прозрачными и далекими, как в кино.

Пригибаясь скорее по привычке (вряд ли кто-то посмотрит в окно), Яна выходит на безлюдную дорогу. Впереди, там, где между гаражами уже путаются сумерки, вспыхивает огонек сигареты. Он светится слишком низко – тот, кто там прячется, совсем маленького роста.

– Ты почему так поздно гуляешь? – спрашивает кто-то над самым ухом, и Яна вздрагивает всем телом, едва не завизжав. Засекли! Человек взялся из ниоткуда – вынырнул из пустоты, из синевато-рыжей дымки, висящей над дорогой. – Разве ты не знаешь, что после девяти детям одним гулять нельзя?

У Яны подгибаются колени. Она быстро оглядывает человека: невысокий, чуть полноватый, с черной бородкой и круглыми темными глазами. Он смотрит на нее с мягким укором, чуть склонив голову набок. Человек кажется Яне знакомым, но она не может вспомнить, где его видела. Она снова обегает его глазами, ощупывает взглядом рукава, но красной повязки не видит. Не знакомый родителей, не учитель, не дружинник. Яна засовывает руки в карманы и, насупившись, бочком двигается в сторону.

– Ты же знаешь, что это опасно, – говорит человек. – Знаешь, что случилось с некоторыми детьми.

Яна пятится, не сводя с него глаз.

– Где ты живешь? Давай я провожу тебя домой.

Человек протягивает руку; Яна дергается, прикрыв голову локтем, и опрометью бросается в проход между гаражами. До стлаников совсем близко. Там ее не поймают.

– А ну стой! – кричит человек. – Девочка, вернись немедленно!

Яна бежит. Краем глаза она видит: низкорослый курильщик настораживается, привлеченный криком, и вытягивается, как сеттер в стойке. В его развинченном силуэте есть что-то знакомое, что-то очень тревожное, и Яна прибавляет ходу. Курильщик отбрасывает сигарету и двигается ей наперерез.

Стоит ему выйти на свет, как Яна узнает его и мигом забывает про орущего вслед мужика. Егоров широко ухмыляется, быстро оглядывается – никого – и бросается за ней.

Стланики. Яна то переваливается через протянутые над землей стволы, то ныряет под них. Бежать легко, путь привычен, но вскоре Яна понимает, что это – ее беда. С начала лета они протоптали в зарослях удобную тропинку. Не затеряться. Егоров может просто бежать по следам. Яна думает свернуть с тропы и спрятаться, но не может решиться: Егоров близко, он может ее найти. Остается лишь бежать кратчайшим путем к Коги. Бежать быстро, очень быстро. Лететь, как чайка. Как ветер. Как Ольга…

До Коги два километра. Пять кругов на школьном стадионе. Она сможет. Она их запросто пробегает.

– А ну стой! – орет Егоров, и Яна с радостью слышит, что он уже запыхался. – Стой, поговорить надо! Вы что с Деней сделали, суки? А ну стой, бля, кому сказал!

Егоров орет еще что-то – уже бессмысленное, состоящее из сплошного мата, и от этих воплей волосы Яны шевелятся на затылке. Она не знает, что сделает Егоров, если поймает ее, но догадывается, что все может оказаться хуже, чем она может себе представить, хуже, чем драка, в которой она обязательно будет побита. Яну захлестывает отчаяние. Ей придется драться один на один. Никто не поможет. Егорову не пригрозит случайный прохожий. Ольга не выйдет из-за угла и не даст ему по морде. Учитель не выглянет случайно из окна на школьный двор. Голодный Мальчик… Неизвестно, куда девается Голодный Мальчик, когда они уходят. Может, просто исчезает. Может, ее единственный шанс – свернуть, затеряться в зарослях, спрятаться, отсидеться, потому что Голодный Мальчик не придет, чтобы защитить ее. Но Яна бежит к Коги, растрачивая последние силы, без надежды, без расчета, бездумно, как животное.

Потому что она знает, что Голодный Мальчик ждет. Яна чувствует его присутствие, всем телом ощущает сдвиг, неподдающуюся разуму неправильность, означающую, что Голодный Мальчик уже здесь. Он уже проголодался, и это Егорову надо бояться. Она бежит к Коги нарочно, знает, что на самом деле – нарочно, знает, что давно могла бы спрятаться так, что никто не нашел бы. Мысли эти – холодные и легкие; они отдельным туманным облачком несутся над головой. Егоров замолкает, и Яна слышит лишь его тяжелое дыхание. Во рту появляется привкус крови, десны пульсируют. В боку начинает колоть; Яна втягивает живот под самые ребра, и боль замолкает, чтобы вернуться, стоит только ослабить мышцы. Стланики заканчиваются; Яна бежит через марь, через песчаные плеши, по пологим склонам, цепляя коленями березу. Торфяная тропинка пружинит под ногами. Хриплое дыхание Егорова обжигает спину. Впереди недобро поблескивает черный зрачок озера. Поджидает, внимательный и спокойный.

Так ему и надо, думает Яна. Так ему и надо.

Он догоняет ее уже на берегу, хватает за шиворот, обдав запахом табака и ирисок. Яна разворачивается, хватаясь руками за воздух, и Егоров бьет ее кулаком в лицо. Нос становится горячим, невесомым и тут же тяжелеет, будто залитый кипящим киселем. Егоров бьет в живот; кишки скручивает, и очень хочется в туалет. Яна вслепую тычет кулаками перед собой и даже попадает: костяшки отдаются болью. Егоров отклоняется; она пинает его по голени и, тонко завизжав, вцепляется зубами в предплечье занесенной руки, рядом с краем задравшегося рукава. Егоров орет и хлещет ее свободной ладонью по голове, по лицу, по шее, звонко и оглушающе, как ремнем. Яна сжимает челюсти, давясь от отвратительного привкуса чужой кожи, пока не упирается в загадочный стопор, который находится не в зубах, не в мышцах или связках, а в голове. Ее тело знает, что дальше – нельзя. Егоров трясет рукой, челюсти выламываются, и голова Яны мотается, будто вот-вот оторвется, а потом вдруг все замирает.

– Я тебя убью, – говорит Егоров быстро и тихо, и Яна ему верит. Она ошиблась, Голодный Мальчик не придет. Ничего не понарошку. Ее перекинуло через грань, за которой кончается знакомый мир и начинается кошмар.

С холодной ясностью Яна сжимает зубы – медленно, трудно, пробиваясь сквозь стопор в голове, как приятель Егорова пробивался сквозь воздух. Тело и мозг объединились против нее; мозг командует челюстям остановиться, но Яна