Рина подула на замерзшие руки:

– Тебе не холодно?

Гамов покачал головой. Он был в тонком комбинезоне на молнии, хорошо обрисовывающем его мускулистую и одновременно стройную фигуру. Странно, как в таком комбинезоне можно не замерзнуть в подмосковные минус двадцать да еще на сквозных ветрах.

– Термосерия, – Гамов оттянул на рукаве свой комбинезон. – Абсолютное прилегание. Аккумулирование человеческого тепла. Во всей Москве только три таких комбинезона.

– Почему три?

– Потому что я скупил ВСЕ. И доплатил, чтобы новых в ближайшие четыре месяца не завозили. Ненавижу, когда кто-то одет так же, как я, – с небрежным самодовольством сообщил Гамов.

– Что да, то да! Отличный комбинезон! – согласился Сашка. – Я как-то видел у одного худеющего дяди похожие подштанники. Они насасывали пот, расширялись и потом его грели. Пробежит по залу кругов двадцать, а потом у него штаны булькают.

Рина засмеялась. Евгению уточнение не понравилось, тем более что принцип сохранения тепла Сашка, видимо, угадал верно. Ощутив, что хозяин недоволен, Аль оторвался от кости и вопросительно уставился на Сашку. Он как бы спрашивал: «Хочешь, я его быстренько убью и ты не будешь огорчаться?»

– Привяжи свою гиелу! – резко потребовала у Гамова Рина.

– Зачем?

– Я ее боюсь!

– Ты не боишься Аля! Будем называть вещи своими именами: ты боишься за товарища шныря, – намеренно коверкая слово, ехидно сказал Гамов.

Все же он достал стальную цепочку, казавшуюся опасно тонкой, отвел Аля ниже по склону и пристегнул к рябине. Сашка пораженно наблюдал, с какой небрежностью Гамов тащит за загривок взрослую, бугрящуюся мышцами гиелу. Если Аль и упирался, то лишь потому, что кость осталась на снегу.

– Теперь довольна? – поинтересовался Гамов.

Рина заверила, что да. Ей было неуютно. Ситуация, когда ее делят двое мужчин, происходила с ней впервые в жизни. Она не обладала ни конфетной внешностью, ни губками бантиком, ни способностью кокетливо опускать глазки, жалобно спрашивая: «Васечка, ты же такой умный! А кто такой тангенс? Это вообще какого народа фамилия?»

В классе ее считали дикой и шарахнутой. Ходит с ножом, вечно подранная кошками, смотрит умными глазами, учителям не хамит, но и не заискивает. На уроках читает на телефоне, пряча его в учебниках, а из музыкальных групп уважает только какого-то Стравинского. Ну кто о нем слышал? Небось какая-нибудь попса!

– В прошлый раз ты у меня кое-что забыла! – Гамов сунул руку в карман.

Рина узнала свои перчатки – красные, с дыркой на безымянном пальце левой руки. Рина медлила их взять, и Гамов, пожав плечами, уронил их в сугроб.

– Это твои? – удивленно спросил Сашка.

– Э-э. Нет, – по инерции выпалила Рина.

– А чьи?

– Мамасины. Видишь дырку на пальце? Это оттого, что она вечно заталкивает туда мелочь.

Сашка моргнул.

– Так они твои или Мамаси?

– Изначально Мамаси, но забыла я.

Сашка наморщил лоб. Он ощущал, что они входят в область женской правды, когда все по отдельности вроде бы не ложь, но глобально картинка не складывается.

– Все равно не понимаю. Ты завираешься! – произнес он с досадой.

Рина вспыхнула. Гамов решил, что это подходящий повод, чтобы за нее вступиться.

– Эй! Может, ты перестанешь ее доставать? – с угрозой спросил он у Сашки. – Не волнуйся, детка! Он сейчас замолчит! Я воздействую на важнейшие энергетические точки: дзи, чжу и дзяо!

Гамов потянул палец к центру груди Сашки, чтобы повторить с ним то же, что когда-то проделал с берсерком, но внезапно качнулся вперед и растянулся на снегу.

Сашка озабоченно рассматривал кулак. У него была привычка неплотно сжимать пальцы. В перчатках это прокатывало, да там и не сожмешь плотно, а вот на улице можно серьезно травмироваться. В конце концов, наша рука тонкий и мыслящий инструмент. Она конструктивно не приспособлена, чтобы ее использовали как нокаутирующую кувалду.

Рина была поражена. Она считала, что у Сашки нет шансов. Он моложе Гамова, легче, не летал на гиеле, не стрелял с двух рук из арбалета. А тут Сашка стоит, а Гамов лежит и не двигается.

– Что ты с ним сделал? – завопила Рина.

– Ничего.

– Как ничего? А почему он не встает?

Сашка присел на корточки рядом с Гамовым и со знанием дела заглянул ему в глаза.

– Кармический гипноз. Я воздействовал на энергетическую точку «подбородок». Зубы целы. Минут через пять прочухается.

Перья пегов различаются по строению и функциям. Наружные перья, имеющие вид широких плотных пластин, называются контурными. Под ними располагаются пуховые. Контурные перья, находящиеся на поверхности крыла, называются маховыми. Они длинные, упругие и плотные, имеют форму вытянутой овальной пластинки, немного изогнутой по контуру тела. Маховые перья первого и второго порядка прикрепляются к кисти и предплечью. При этом маховые перья располагаются на крыле так, что их узкие части находятся поверх широких частей соседних перьев.

Шныровская зубрежка

Аль рвался на привязи, пытаясь достать Сашку, но ему не хватало длины цепи. Молодая рябина гнулась, как удочка. Рина порадовалась, что вовремя потребовала его привязать. С Алем тонкая и мыслящая кувалда Сашки явно не справилась бы.

Рина врезалась в Сашку плечом, бросилась к Гамову и стала оттирать его снегом.

– Не так! – вмешался Сашка. – Переверни его на живот! Колено выше! Руку чуть вперед! Давай я сам…

Пока Сашка переворачивал Гамова, Рина изливала свое беспокойство в воплях:

– Зачем было его бить? Ручки чесались? Он спас мне жизнь! Понял ты? Тогда у ведьмарей, когда они меня накрыли!

Сашка убедился, что щеки Гамова розовеют.

– А почему ты мне сразу не сказала, что знаешь его?

Рина ненавидела оправдываться и сразу кидалась в атаку.

– Потому что ты стал бы злиться! А я, между прочим, не твоя собственность!

– А зачем ты врала?

– Ты меня заставлял!

– Я? Чем это?

– А тем! Вот этой твоей манерой поднимать брови и морщиться!

Гавр слушал, как они ругаются, задумчиво переводя морду с одного на другого, и то открывал, то закрывал пасть. Потом начал поскуливать.

– Все! – решила Рина. – Закругляемся! Не нервируй мне зверушку! У него хрупкая психика!

Пока Рина говорила, зверушка с хрупкой психикой обнаружила, что Аль привязан. Устроившись в метре от рвущегося Аля, зверушка небрежно развалилась на снегу и преспокойно принялась грызть кость. Изредка она поднимала морду и лукаво косилась на Аля, интересуясь: не надоело ли ему сердиться?