* * *

Пока инспектора Тревишема терзала растревоженная совесть, Оливия, словно терпеливая кошка у мышиной норы, караулила Эдди Пирса.

Она сидела на винтовой лестнице чёрного хода, находившейся между вторым и третьим этажами, и чутко прислушивалась к тому, не хлопнет ли дверь гримёрки и не послышатся ли энергичные шаги танцора и дробный перестук тросточки, без которой щеголеватый Эдди никуда не выходил.

«И воды набери, милочка! Побольше, чтобы всем хватило!» – со второго этажа, где были расположены гримёрные актрис, до Оливии донёсся напевный рокот Мамаши Бенни, а после звонкий голосок Эффи, прожурчавший нечто неразборчивое.

Долго ей ждать не пришлось. Эдди, как она уже успела заметить, старался придерживаться одного и того же распорядка дня.

Вообще, для артиста странствующей труппы он был на редкость бережлив, аккуратен и обстоятелен. Никогда не сдавал рубашки и прочую одежду в стирку, за всеми вещами ухаживал собственноручно (не всем везёт так, как Арчи, а платить прачкам – это ведь и разориться недолго). Что в комнате пансиона, что в гримёрной, всюду поддерживал образцовый порядок и терпеть не мог неряшливости. Даже к еде у него было совершенно особое отношение – Эдди где-то вычитал, что для сохранения тонуса мышц и здорового цвета лица необходимо питаться строго три раза в день и непременно горячей пищей.

Как и всегда, путь его лежал в чайную Биллингса, где цены отличались приятной умеренностью, а омлет готовили из свежих куриных яиц, а не из яичного порошка. По дороге молодой человек столкнулся с мисс Адамсон, зазевавшейся у перехода через оживлённую улицу.

– Прошу прощения, – с досадой извинился он, с неудовольствием осматривая ущерб, причинённый его безупречно чистым брюкам грязной лужей, в которую он угодил по милости неловкой мисс Адамсон.

– Что вы! Это я виновата, – беспечно отмахнулась она, но, опустив глаза, увидела состояние его брюк и сразу же непритворно опечалилась: – О, мистер Пирс, мне так жаль. Это как-то само собой вышло. Я с самого утра немного расстроена, и оттого такая невнимательная. Придумала! – воскликнула она радостно. – Я как раз собиралась выпить чашку чая и что-нибудь перекусить. Умоляю, составьте мне компанию, чтобы я могла загладить свою вину! Ну же, мистер Пирс! Я приглашаю вас. Тут рядом есть приятное местечко, чайная Биллингса, и там подают превосходные эклеры со сливочным кремом и шоколадной глазурью.

В чайную они вошли вместе и заняли последний свободный столик у окна. Как раз повалил крупный снег. Хлопья медленно кружились за стеклом, пленяя невесомостью и белизной перед тем, как превратиться в угольно-чёрную кашу, ненавидимую всеми лондонцами.

– Омлет, баранью отбивную и чай, – продиктовал Эдди Пирс, и девушка-официантка в восхищении уставилась на него, после чего не слишком любезно смерила Оливию оценивающим взглядом. Лохматый свитер посетительницы, как и её мешковатые брюки, резко контрастировали с её элегантно одетым спутником, похожим на кинозвезду.

Пока несли заказ, Эдди счёл необходимым любезно поинтересоваться:

– Вы упомянули, мисс Адамсон, что утром вас что-то расстроило. Надеюсь, ничего серьёзного?

Оливии, успевшей об этом позабыть, пришлось солгать первое, что пришло в голову:

– Всё дело в моих танцевальных туфлях, мистер Пирс. Набойка на одной туфельке разболталась, и теперь с ней нужно что-то делать. А я ума не приложу, где искать мастерскую, и Филиппа отвлекать не хочется. Он очень волнуется, ведь завтра состоится премьера новой пьесы.

– Даже не вздумайте обращаться в мастерскую, мисс Адамсон, – крайне серьёзно предупредил её Эдди, принимаясь за отбивную. – Там с вас сдерут не меньше двух шиллингов за пустячную работу. У вас какие туфли, уайтовские?

– Да, мисс Кингсли любезно одолжила мне свою запасную пару. У нас оказался одинаковый размер, – от Оливии не укрылось, что при упоминании Мардж лицо Эдди на мгновение непроизвольно сморщилось, как от чего-то кислого.

– Ну, так зайдите с ними ко мне сразу, как вернёмся в театр. Там работы на две минуты. Всё дело в крошечном гвоздике, который удерживает перегородку, а она в свою очередь…

…И Эдди, успевая поглощать омлет и отбивную, при помощи ножа, вилки и салфетки принялся самым подробным образом объяснять устройство подошвы уайтовских туфель. Если бы Оливия внимательно слушала его, то, вероятно, после этой исчерпывающей лекции ей бы никогда в жизни больше не понадобилась мастерская по ремонту обуви. Нельзя исключать, что она бы даже сумела сшить такие туфли сама, если бы обзавелась всеми необходимыми материалами – но она всё пропустила мимо ушей. Вместо того, чтобы слушать, она внимательно вглядывалась в лицо Эдди Пирса, пытаясь представить его в роли мошенника, безжалостно расправившегося с сообщницей.

Как у многих светловолосых и светлоглазых людей, кожа его при дневном освещении выглядела бледной и рыхлой. Над верхней губой темнела полоска свежего пореза, такой же порез, только тоньше, был заметен под скулой. Вьющиеся белокурые волосы казались тусклыми, словно присыпанными пеплом. Эдди Пирс выглядел, как систематически не высыпающийся человек, которого терзали тяжелейшие мысли.

И ещё Эдди был донельзя скучен. На каждый вопрос он отвечал обстоятельно и подробно, даже если это касалось ничего не значивших пустяков. Да, его классическая, сошедшая с полотен прерафаэлитов, красота притягивала взгляд, но монотонный голос и привычка доносить до собеседника малейшие нюансы обсуждаемой проблемы изрядно утомляла. Оливия, собиравшаяся осторожно поговорить с ним о Люсиль Бирнбаум, с сожалением распрощалась с этой мыслью.

От починки обуви он перешёл к повышению цен, после – к предстоящей премьере, затем дал Оливии несколько профессиональных советов, которые она на всякий случай запомнила, и только когда из шести эклеров остался лишь один, с непритворной печалью отставил в сторону пустую чашку и без всякой рисовки вдруг сообщил:

– Я, мисс Адамсон, в скором времени покину труппу. Для мистера Адамсона это не секрет, я ему уже говорил.

– Как же так? Почему? – Оливия, к этому моменту чуть было не исключившая Эдди из списка подозреваемых, совсем не ожидала такого поворота.

Тот пожал плечами и, склонившись к ней, тихо ответил:

– Нет больше сил.

Видя, что остался непонятым, он пояснил:

– Вы, наверное, слышали о трагедии, что у нас недавно произошла.

Оливия закивала, стараясь скрыть облегчение и радость, что не пришлось самой заводить об этом речь.

– Так вот, мисс Адамсон, погибла девушка, которая была мне очень дорога. Погибла на сцене, на которую я выхожу каждый божий день, чтобы развлекать публику. Понимаете?

Он пытливо смотрел на Оливию, и она поразилась его преображению. Сейчас перед ней сидел не скучноватый юноша с внешностью античного бога, а безутешный Орфей, горько оплакивающий потерю возлюбленной.

– Но почему