подробности – всё, кроме атмосферы, – я помню скорее из разговоров с Женей, чем из собственного фантастического чтения. Это следует иметь в виду.

Произведений в сборнике было не менее шести. Вероятно, чуть больше – семь или восемь. В голове крутятся несколько отрывочных деталей, которые я не могу однозначно «пристегнуть» ни к одной конкретной повести.

Кроме истории учёного на острове Беннета (см. ниже), точно была повесть, где воскресали русские классики: Чехов, Горький и т. д., в том числе женщина, имя которой я, к своему стыду, давно забыла. Даша из Хельсинки говорит, что ПЛП как-то связаны с Болоньей. Я не помню как таковой Болоньи, но если в карагандинских ПЛП она фигурировала, то именно в этой повести. Там действие происходило в Италии в год столетнего юбилея русской революции.

Также были:

повесть об аварии на атомной электростанции;

повесть об аспиранте, который вспомнил язык пришельцев;

повесть об афинянке, которая училась у Платона;

повесть о разумных енотах в далёком будущем.

В деталях помню (зачёркнуто) я всегда помнила про енотов. На Женю эта повесть произвела (зачёркнуто) Женю эта повесть потрясла до глубины души и, видимо, не отпускала до конца жизни. Она часто возвращалась к ней в наших разговорах. Кажется, мы обсуждали этих енотов, даже когда виделись в последний раз, весной 1991 года, незадолго до моего отъезда в Швейцарию. Мой английский тогда уже на что-то годился, и я наконец запомнила как следует название повести – разумеется, с Жениных слов:

all you can do is leave

Очевидно, соответствует повести «Можно только уйти» из воспоминаний свидетельницы Негиной.

Женя повторяла эти слова, как заклинание, пока искала бумагу и ручку. Она записала для меня тогда все названия на листочке. Она надеялась, что след ПЛП можно найти за границей. Я долго хранила этот листочек, привезла его в Канаду. Потерялся он уже здесь, в Монреале, во время переезда на rue Saint-Hubert.

Постараюсь (зачёркнуто) Я должна хотя бы теперь вспомнить повесть о енотах так, чтобы понять, почему (зачёркнуто).

Сюжет повести о енотах:

У персонажей нет как таковых имён, только профессии, должности и т. д. Главную героиню по-английски звали, вероятно, Head Digger или Chief Digger. Она была руководительницей группы археологов. Женя её называла то «Диггерша», то «Раскопщица».

Действие начинается на окраине Солнечной системы. Сразу на трёх транснептуновых астероидах, ранее неизвестных, внезапно включились маяки, без конца передающие во всех диапазонах числа Фибоначчи от 1 до 2584. Сначала два коротких сигнала равной продолжительности, затем сигнал в два раза дольше, затем в три раза дольше исходного, затем в пять и т. д. – вплоть до 2584-кратного удлинения.

Раскопщица возглавляет экспедицию на один из этих астероидов. В начале повести она шлёт на Землю предварительный отчёт о

Начиная со слова «Сюжет», всё перечёркнуто крест-накрест.

Не получается. Вернее, получается не то. Простите. Наверно, я слишком устала. Рука точно устала. Я не писала так много от руки уже лет двадцать пять. Попробую продолжить в другой раз.

Конец текста, присланного Дилярой. Ниже приводится фрагмент, опущенный ранее.

Наступает новое время

Монреаль, Канада.

Алма-Ата, Казахская ССР

Сев за стол, я открыла тетрадь и провела ладонью (зачёркнуто) и положила левую ладонь на верхнюю часть раскрытой тетради, намереваясь её пригладить. Помню, как надавила на бумагу, как повела руку вниз, но не знаю, довела ли до конца. Когда я снова оказалась (зачёркнуто) вернулась в себя, то есть за свой стол, в свою квартиру, обе моих руки держались за край стола (большие пальцы сверху, остальные снизу). Взгляд был направлен в окно. Я больше не склонялась над тетрадью, а прижималась к спинке стула. Ноги плотно сплелись, как будто я очень хотела в туалет. При этом я не хотела в туалет.

Немного придя в себя, я посмотрела на часы в телефоне. Судя по всему, моё «отсутствие» за столом продолжалось не более 10–15 секунд. Моё субъективное переживание времени значительно расходится с показаниями телефона. Мне кажется, что наваждение (зачёркнуто) события, которые я пережила, длились около 40 минут.

Сейчас, выплакав все слёзы, выпив литр воды и походив по квартире, я почти уверена, что понимаю, как описать суть случившегося. Всё субъективное время моего «отсутствия» я была Женей Алешковской, моей знакомой из Караганды, погибшей в 1993 году. Но это не всё. Я была Женей Алешковской, которая вспоминала, как была героем повести из сборника New Science Fiction from Leningrad, советским учёным на острове в Арктике. Меня как будто «вживили» в сознание, которое только что перенесло аналогичную процедуру, т. е. только что «вынырнуло» из чужого сознания. При этом я не могла описать происходящее ни таким, ни каким-либо иным образом. Эта подмена (зачёркнуто) пересадка сознания, эта подмена моего «я» была тотальной. Я не отделяла себя от Жени и её воспоминаний, я просто была Женей (подчёркнуто Дилярой), я была всем, что творилось в её голове и теле. Даже о себе, то есть о Дильке Касымовой образца восьмидесятых годов, я думала как о постороннем, отличном от «себя» человеке.

В самом начале было так: я стою у дерева, опираясь рукой на широкий ствол. Чувствую тёплую шершавость коры. Вокруг тенистый сквер, густая листва защищает меня от солнца, но даже в тени воздух знойный, летний. Я вся в мыле, из подмышек течёт, блузка спереди вылезла из-под пояса, сзади прилипла к спине, натёртое место на боку под лифчиком больно жжётся. Горло пересохло. Я бежала сюда по жаре, бежала по горячим тротуарам, неуклюже шлёпая босоножками.

Воздух сухой, попахивает чем-то горелым, и кофе, и выпечкой, и табачным дымом, и слегка бензином. Всё это приправлено букетом растительных запахов, которые есть или были только там, на другой стороне планеты, в Казахстане. Я никак не могу отдышаться. Стою у дерева несколько минут. За моей спиной, чуть поодаль, проезжают машины. Сбоку, метрах в десяти, дорожка, по ней ходят люди. Какой-то парень криком справляется о моём самочувствии: «Эй, девушка, вы как там, у дерева? Вам плохо?» Я отнимаю руку от ствола, поворачиваюсь, кричу: «Всё хорошо, спасибо!» Я видела этого парня и его спутника раньше, они старшекурсники из Театрального, но я не помню, как их зовут, и, что гораздо хуже, не представляю, как с ними сейчас разговаривать. Мне страшно от мысли, что скоро придётся с кем бы то ни было разговаривать. Сюда, к «Аккушке», я прибежала на автомате, ноги меня сами принесли, потому что знают этот маршрут лучше других маршрутов.