Большинство гостей праздника приготовили к состязанию духи, связанные с временами года: запах цветов сливы напоминал о весне, а смесь самого Гэндзи навевала мысли об осени. А одна придворная дама сделала столь пахучую смесь, что та улавливалась с расстояния в сто шагов. В отличие от прочих благовоний, наносившихся на кожу, ее комбинацию следовало воскурять, чтобы аромат пропитывал одежду. Наконец настала пора выбирать победителя, но единокровный брат Гэндзи, принц Хотару, отказался назвать лучшего; вместо этого он расхвалил различные сочетания, выказав глубокие познания в искусстве ароматов, что ничуть не удивительно для аристократа, сызмальства посвященного в это искусство.

Роман госпожи Мурасаки изобилует поразительными подробностями относительно значимости ароматов в жизни японской императорской семьи; можно смело допустить, что китайский император и его придворные использовали благовония аналогичным образом.

В мире на рубеже 1000 года ароматы были намного важнее, чем сегодня, когда основное назначение ароматических свечей и благовоний состоит в том, чтобы ароматизировать воздух. Мало кто из нас поступает так регулярно (основными потребителями свечей ныне являются посетители храмов Восточной Азии, воскуряющие благовония). А в мире 1000 года самые состоятельные люди – императорские семейства Японии и Китая – расходовали огромное количество ароматических веществ, да и люди низшего положения старались от них не отставать. Разнообразные способы применения благовоний указывают на растущее употребление этих веществ и снадобий на всех уровнях социальной иерархии.

В отличие от сегодняшнего дня, ароматы пользовалась колоссальной популярностью потому, что китайцы уделяли пристальнейшее внимание изменению вкусов и запахов. Мылись в ту пору нечасто, а шелковую одежду отчистить не так-то просто. Бедняки не могли похвастаться обилием одежды, а та, которую они носили, обычно изготавливалась из крапивы, конопли и другого растительного волокна, и стирать ее было неразумно. Поэтому люди натирали тела ароматными маслами и лосьонами, а одежду отпаривали в благовонном дыму. Кроме того, в жилищах старались ставить мебель и сундуки из ароматных пород деревьев.

В китайском языке имеется общее обозначение всех ароматических веществ (xiang, «сян»), которое охватывает душистую древесную смолу, пахучую древесину, а также консерванты запахов наподобие мускуса и амбры. Некоторых благовония имели единственную функцию: так, мускус, сушеные железы тибетских оленей, и амбра, сероватое вещество из кишечника кита, усиливали другие ароматы и удлиняли их «шлейф». Точно так же ладан и мирра, древесные смолы с Аравийского полуострова, выделяли сильный запах при горении. Другие благовония были более универсальными: сандаловое дерево из Индии или с Явы использовали для изготовления мебели и шкатулок, меняли с его помощью аромат духов, а также приправляли его корой пищу и лекарства.

Обширная торговля Китая со странами акватории Индийского океана началась задолго до 1000 года. В первом и втором столетиях нашей эры импортировались преимущественно декоративные предметы, скажем, жемчуг со Шри-Ланки, слоновая кость и красочные птичьи перья, вроде ярко-синих перьев зимородка. Лишь император и богатейшие его придворные могли позволить себе такую роскошь. Спрос на душистую древесину, древесные смолы и ладан сформировался после 500 года, ознаменовав изменение структуры потребления – сугубо аристократическая среда уступила место более широкой потребительской базе.

В Китае с избытком хватало процветающих портовых городов, но основным центром торговли был Гуанчжоу, иначе Кантон, город к северу от Гонконга на юго-восточном побережье материкового Китая. Суда, выходившие из Гуанчжоу, двигались на юг вдоль побережья Вьетнама и проходили через Малаккский пролив. Далее они направлялись на запад, к западному побережью Индии, откуда устремлялись к Аравийскому полуострову. Минуя Оман, они разгружались в портах Персидского залива, будь то Сираф в современном Иране или Басра в современном Ираке. Морской путь из Персидского залива в Китай, с возможной задержкой у берегов Восточной Африки, сложился к 700-м, самое позднее к 800-м годам. В ту пору большинство судов, ходивших по этому пути, строилось на Аравийском полуострове, в Индии или в Юго-Восточной Азии; кораблям китайской конструкции еще только предстояло сыграть важную роль – после 1000 года.

Купцы доставляли китайскую керамику в Восточную Африку, и, как часто случалось при открытии новых маршрутов, сведения о Северо-Восточной Африке достигли Китая достаточно рано. Дуань Чэн-ши (ум. 863) ведал о берберском побережье к востоку от нынешнего Джибути столько, что мог даже описать работорговлю в тех краях: «Жители страны сами похищают их [соотечественников] и продают иноземным купцам, от которых получают за них плату в несколько раз больше обычной»[93]. Еще он отмечал, что отсюда вывозят слоновую кость и амбру. Порой в старинных текстах, где говорится о порте Гуанчжоу, упоминаются и темнокожие рабы из Юго-Восточной Азии и Африки, якобы искусные пловцы с магическими способностями, но это, скорее всего, досужий вымысел.

В годы, когда Дуань Чэн-ши составлял свои заметки, династия Тан (618–907), предшественница династии Сун, назначила чиновника управлять морской коммерцией, дабы он собирал пошлины в порту Гуанчжоу; при этом государственную монополию на импорт не вводили. Торговая политика Тан подразумевала осмотр иноземных судов по их прибытии; чиновники – нередко это были евнухи – просто забирали все то, что казалось им подходящим для императорского двора (один арабский автор утверждал, что взималось тридцать процентов груза с каждого судна), после чего купцам разрешали продавать оставшееся.

После падения династии Тан в 907 году Китай разделился на враждующие области, у каждой из которых был собственный правитель. Торговля с Юго-Восточной Азией приостановилась, а нападения повстанцев Хуан Чао[94] на мусульман побудили многих иноземных купцов покинуть Гуанчжоу. Большинство судов, ходивших между исламским миром, Юго-Восточной Азией и Китаем до 1000 года, составляли доу или «сборные» суда из Юго-Восточной Азии.

Одно «сборное» судно, затонувшее близ индонезийского порта Интан, позволяет заглянуть в прошлое и оценить товарооборот Китая с Юго-Восточной Азией в пору возрождения торговли в начале десятого столетия. Шедшее с острова Белитунг к северо-западу от Явы, это судно индонезийского производства везло большое количество ценных металлов, включая золотые монеты, 145 китайских свинцовых монет (на некоторых стоит дата – 918 год), оловянные деньги Малайского полуострова, металлические статуэтки буддистского культа (на переплавку в монеты), слитки олова и бронзы, а также приблизительно 400 фунтов (190 кг) серебра.

Объем серебра поражает, ибо он примерно равен годовому объему добычи на одном из передовых китайских рудников того времени. Слитки дают важную подсказку относительно своего назначения: судя по клеймам на них, это серебро принадлежало местному правителю, который, вероятно, таким образом расплачивался за покупки благовоний в Юго-Восточной Азии.