хочешь — нет. Я ведь чуток выделил тебя, Франк, среди других баб, вот и угомонись.

Блин, как же возбуждающе!

Закрытый кран. Желание. И щемящая тоска! Почему всё так? Психушка для меня. Роб в бегах или уже пойман. Мы оба не успели оторваться в обществе друг друга на полную катушку.

Глава 40

Картер.

Он лег спать пьяным. Глушить Муншайн на рыбалке с раннего утра — так себе развлечение. Его странная уха. Недоваренный картофель и куча мелких костей в бульоне. Наш прощальный совместный ужин. Ноющее чувство от скорого расставания! Он рассказывал истории про супругу. Добрые глаза. Еле ворочающийся язык. Смех и хмельная икота. Мои скулы сводило. Я отчаянно боролся с тем, чтобы не заплакать. Заплакать первый раз за очень долгое время. Даже у мамы на похоронах не ревел. Из-за шока, наверное. Лишь потом, потихоньку, в подушку, чтобы никто не услышал. Слезы — проявление слабости.

Спаситель.

Старик вытащил меня с того света. Я не собирался продолжать играть в смертельную игру с подонками из Майнсити. Хотел остаться у него на подольше. Но коррективы… Линкольн чертова мэра.

Прощание.

Никаких записок. Нет таких слов, которые могли бы хоть как-то утешить Картера. И меня — тоже. Вещмешок. Стопка купюр, оставленная на столе для него. Пусть хоть оплатит счета за электричество. Или купит какое-нибудь старье для коллекции. Прихожая. Обувь и куртка. Мое тихое: «Прощай, отец!». Я вышел из дома, неслышно прикрыв дверь. Одна слеза-предательница всё же скатилась по щеке. Утерся рукавом и быстро собрался…

Темень.

За пределами дома и внутри меня. Та же дорога, что и утром. Ноль эмоций. Просто шагаю по знакомому маршруту. Дом мэра. Как попасть внутрь? Не хочу планировать. Разберусь на месте. Трех пуль вполне достаточно, чтобы изрешетить его поганую лоснящуюся башку.

Прощение.

Никогда! Никакого сочувствия. Ни к одному из старших участников чудовищной игры. Крах надежд, отнятый Оук-Хиллс. Из-за нее, из-за Франк…

Палата.

Белый потолок. Пиканье. Боль в пояснице. Не знаю, сколько часов пролежал в отключке. Желание позвать кого-то? Нет. Я довольно быстро припомнил всё, что случилось тем проклятым днем. Слова Келли. Мне хотелось сдохнуть! Сожаление от того, что кто-то нашел меня на обочине и вызвал скорую.

Медсестра.

Довольная, веселая. Она искренне радовалась тому, что пациент очнулся. Меня тошнило от ее довольного вида и бодрого голоса. Морг — вот где я бы отлично смотрелся. Живой труп. Ненависть ко всем смеющимся и танцующим на планете Земля.

Отец.

Он появился следом за медсестрой, которая, слава богу, довольно быстро свалила. Единственный прок от нее — укол обезболивающего.

— Как ты, сын? — практически с невозмутимым видом спросил он, взяв за плечо.

Беспокойство выдавал лишь более-менее мягкий взгляд. Не тот, которым он меня «одарил» перед тем, как хлопнуть дверью после разговора. Его слова про маму. Что она бы отреклась от меня. Отец в тот момент был тем, кого я ненавидел, пожалуй, больше всех в мире! Жизнь. Детство. Подростковый возраст. Ноль доверительного общения за все годы. Два чужака, сосуществующие в одном доме. Холодность друг к другу. Никакого права на ошибку мне. Куча прав ему. Традиции превыше всего.

Жизнь.

Как документ о праве передачи наследства. Я сказал отцу, чтобы он ушел. Заявил, что как только встану на ноги, то обзаведусь работой и навсегда покину его дом. Профессия, призвание. Эйден Келли и его обещание достать меня где угодно, изничтожить, заставить заниматься самым низкоквалифицированным делом. «Встать на ноги» — я лукавил, чтобы досадить отцу. Врал, чтобы вызвать в нем хоть какую-то реакцию.

— Это твоё право, Роберт, — сухо ответил он. — Мы поговорим об этом позже, отдыхай.

Отчаяние.

Слабость в теле и жгучее желание орать! Орать в пустоту палаты и в глубину его пустой души. «Поговорим позже». Я слышал эту фразу тысячу раз, мать его. Когда просил купить то, что мне нравилось. Он всегда брал долгую, томительную паузу. Затем вызывал на разговор и ставил перед фактом. Всегда его альтернативные варианты. Продавливание во всем. В какой-то момент я просто скис, сдался. Надоело каждый раз обламываться, унижаться. Не просить ничего! И стать для него призраком.

Тень.

Мрачная одежда, которая не резала бы ему глаза. Никаких дискотек и гулянок, чтобы потом не слушать упрёки и назидания. Чтобы не быть обнюханным на предмет перегара мисс Эркин, которая тут же побежала бы докладывать.

Последняя капля.

Почти шестнадцать. Время задуматься о машине и правах. За многие годы я первый раз обратился к нему с просьбой. В душе понимал, что получу отказ, но просто не смог сдержаться. Смутная надежда, что отец пребывает в более-менее нормальном настроении от хорошей квартальной выручки и открытия новых бюро в других штатах.

Мустанг.

Форд шестьдесят шестого. Не машина, а зверь! Я хотел её не для выпендрёжа. Столько лет быть невидимкой. Да плевать на злые уколы и насмешливые взгляды в течение последнего учебного года! Экзамены сданы на «отлично». Папка с документами о поступлении в Калифорнийский в бардачке. Чемодан в багажнике. Короткие прощания с прослезившейся мисс Эркин и крепкое рукопожатие с отцом. Торжество в душе! Покинуть опостылевший город навсегда. Табличка «Майнсити» на выезде, педаль в пол. Выжать из скакуна всё, до предела!

Мечта.

Вызов отца в кабинет. Волнение. Его вердикт. Я сразу всё понял, когда увидел на столе каталог подержанных машин местного автосалона. Форд Эскорт восемьдесят второго. Самая продаваемая машина в том году. Уродливого красного цвета. Мда, отец всегда умел ударить под дых так, что потом долго не можешь оправиться. Двигатель один и шесть литров, семьдесят лошадиных сил. Семьдесят, черт подери! По его мнению, я должен был быть благодарен за то, что он частично, но «прислушался» к моему мнению. Остановился на Форде. Дикая горечь и страшная обида!

— А почему не твой Кадиллак? — подковырнул я. — Не хочешь модель поновее? Твоему-то уже лет десять как.

Он не понял подкола. Или сделал вид, что не понял.

— Сын, год поездишь на Эскорте, а там видно будет. Признаться, я хотел подарить Кадиллак тебе на выпускной. В честь поступления в Калифорнийский.

— А если не срастется и я не поступлю? — начал закипать я.

— Тогда, увы! — пожал он плечами.

Боже, в каком лютом гневе я тогда вышел из его кабинета! Не поступить никуда из принципа! Назло ему выбрать самую малооплачиваемую, простую профессию. Сбухаться, развлекаться с падшими грязными женщинами, жить в трейлере, устраивать дебоши — вот чего я хотел.

Хотел.

Но не сделал. Гордость, планы, амбиции. Медицинский. Хирургическое