С маленькой бородкой.

Бог весть что приходит в голову — особенно при общении с великой русской интеллигенцией. Собственно, не бог весть что, Заболоцкий, однако контекст… А как еще назвать? И бороденка подгуляла, и вообще.

— Но вы поймите, любезнейший Митрофан Петрович!..

— Но и вы войдите в мое положение, батенька мой Евгений Харитонович!..

Целый день она таращит

Умные глазенки,

Если дома кто заплачет —

Заскулит в сторонке…

— Как же так, любезнейший Митрофан Петрович? «Жизнь и кровь за отчизну — но не зерно»?

— Ах, душа моя, Евгений Харитонович! Да, да! Есть закон, я обязан его соблюдать, даже если рушится мир. Не могу, не могу! Аd impossibilia lex non cogit! И вы не требуйте, не мучайте меня, умоляю!..

А кому сегодня плакать

В городе Тарусе?

Есть кому сегодня плакать —

Девочке Марусе.

В положении Маруси из Тарусы оказался я. Мало того, что говорить запретили, так еще слушать заставили. И кого? Собрались русские интеллигенты, педагоги, Бобчинские, понимаешь, Добчинские со знанием латыни. Бывший начальник училища с большими усами, бывший директор гимназии — с маленькой бородкой и умными глазенками. Грешно, конечно, так о самом Митрофане Богаевском. Как ни крути — фигура. Донский Цицерон, Баян, историк от Бога, педагог.

Мученик…

Если все пойдет, как и записано в Книге Судеб, симпатичного интеллигента с бородкой, спикера первого Донского парламента, заколют штыками на окраине Ростова, предварительно вдоволь поизмывавшись. Он не взял в руки оружия, надеялся решить дело миром, соглашался включить большевиков в правительство…

— Но… Дорогой наш Митрофан Петрович! Кто же от вас невозможного требует? Э-э-э… Аd impossibilia nemo obligatum. То есть, виноват-с, obligatur. Подпишите только!

— Нет, дражайший Евгений Харитонович, вы меня терзаете! Я все понимаю, я готов умереть. Да-да! Готов умереть ради долга, но нарушить закон… Нет, нет, нет!

У Походного атамана латынь — со скрипом, у собачки с маленькой бородкой — как из кувшина льется. Таращит собачка умные глазенки, вот-вот заскулит, заплачет. Но — упирается. Dura lex sed lex. Раз не по закону, пусть все прахом идет, в тартарары валится. Ну не dura после этого собачонка-то?

— Митрофан Петрович! Через несколько дней в Новочеркасске будут большевики. Все — золото, ценности, огнеприпасы, оружие, наши головы — достанется «товарищу» Подтёлкову и присным его. Каледин не желает вмешиваться, заявление об отставке подписано. Вы — заместитель Атамана, вы — глава Круга…

— Ох, Евгений Харитонович! Тяжек крест! Вы — Походный атаман, вы имеете право, даже обязанность увести войско, чтобы продолжить борьбу. Мой долг — остаться на посту, пусть этот пост — кабинет со старой мебелью. Я не строю иллюзий, я написал завещание, причастился… Но я не могу нарушить закон!..

На столе — пачка бумаг. Все, что нам требуется — оружие на складах, деньги в банковских сейфах, паровозы в депо, уголь, бензин, приказ об эвакуации правительства… Если собачка будет скулить и дальше, придется брать силой. Не хотелось бы!

Потому я и в кабинете с категорическим приказом — закусить язык. Не реагировать. Молчать. Слушать.

Закусил, молчу, слушаю. Бедная девочка Маруся!

— Будем реалистами, дорогой Митрофан Петрович. Новые выборы пройдут нескоро. Должность Атамана придется исполнять именно вам. И на выборах станут баллотировать именно вас. Вы всеми любимы, вы — душа Дона, извините за штиль. В конце концов, не верите мне, спросите у брата. А пока — подписывайте!

Вот уж не думал, что наш Походный столь красноречив! Меня бы точно убедил.

— Нет, Евгений Харитонович, нет. Это не собственность Донского правительство, которой я могу распорядиться. Это — собственность государства, России, ее вооруженных сил, частных лиц, иностранцев. А правительство… Мы не имеем нравственного права покинуть столицу. Сенаторы встречали варваров в курии. Пусть на моем надгробии напишут — «Исполнил закон». Sit ut sunt aut non sint! Извините…

Понурил голову, ткнулся бородкой в грудь, провел кружевным платочком по глазам… Эх, Митрофан Петрович! Какой памятник? Собакам кинут — голого, даже без исподнего! Sit ut sunt… Пусть будет, как есть — или вообще не будет… Ничего у вас не будет, Митрофан Петрович, даже памятника.

Бедная маленькая собачка протрусила к дверям. Обернулась.

— Как я вам завидую, Евгений Харитонович! И вам, господин Кайгородов! Но у каждого — свой долг. И каждому — свое…

…Suum, стало быть, cuique. Или «Jedem das seinem» — как на воротах Освенцима.

Тихо закрылась высокая створка. Я прикусил губу. «Во сне он видел печи Освенцима и трупами наполненные рвы…» Ребята будут гибнуть без патронов и сухарей, а этот — совесть свою интеллигентскую тешить!

— Евгений Харитонович! Я создаю группу — именно на такой случай. Если потребуется — вооружу ее пулеметами…

— Молодой человек!

Тон был такой, что я предпочел не договаривать. Его превосходительство изволил… гневаться? Нет, улыбаться. Распушились чудо-усы, заиграли ямочки на толстых щеках.

— Вы с господином Чернецовым соблаговолили лишить меня, Походного атамана, всей военной власти. Не сетую-с, сам согласился. Однако же власть административную и хозяйственную вы по доброте душевной мне, старику, пока оставили, да-с. А посему сидите, Николай Федорович, и учитесь. А то, знаете, молоко не обсохло…

Я не обиделся. Все верно, так и поделили — по примеру вечно не ладивших между собой вождей Добрармии. Кибальчиш, Донской Иван-Царевич, метил в Корниловы, добрейший Евгений Харитонович соглашался быть Алексеевым, мне же оставили роль… Ну, не Деникина, но где-то близко.

Насчет молока тоже справедливо. Что касаемо всей этой бюрократической свистопляске — и вправду, не обсохло.

— Николай Федорович, вы что решили, будто я Митрофана нашего болезного уговариваю? Много толку! Я, Николай Федорович, телеграмму составлял — с адресом. Вот сейчас Митрофашка по этому адресу прямиком и побегит, кубыть скипидаром пользованный. А для пущей верности я про атаманство прибавил, чтоб сразу зачесалось. Смекнули про что я?

Толстые губы блаженно улыбались, шевелились усы. Его превосходительство был определенно доволен. Но чем? Послал Митрофана по адресу? Я бы его тоже послал — через Голгофу и всех святителей с ангелами небесными тройным загибом на пятнадцатый этаж… Стой! «Спросите у брата»!..

— Спросите у брата! — ошеломленно повторил я. — Его старший брат, Африкан Богаевский. Он сейчас… командующий войсками Ростовского района!

Два батальона на станции, вагон под охраной… Ростовский груз, мамма миа!

Вздохнул, выдохнул, снова вздохнул…

— Ну вы и стратег, ваше превосходительство!