— Кэтти, — он выразительно посмотрел на неё и Кэтрин растаяла от звука собственного имени, произнесённого мягким вкрадчивым голосом.

О, это была совсем другая интонация. Она знала, как Лиам разговаривал с пациентами, когда хотел их успокоить, ведь сама была одной из них. От этой его новой интонации мурашки удовольствия пробежались по позвоночнику, а в центре груди заныло. И дело было вовсе не в недавно сросшихся рёбрах.

— Смелее, это теперь твой дом, — мягко подтолкнул её доктор Керр через порог и вошёл следом, мимолётно опустил ей на плечи ладони и тихонько сжал.

Кэтрин обвела взглядом безликую гостиную с зоной кухни, думая, что надо будет её как-то приукрасить, заглянула в приоткрытые двери, обнаружив санузел и спальню с широкой кроватью. Пока она осматривалась, Лиам уже разливал чай и устраивался на диване, приглашая её присоединиться.

Кэтти присела рядом и утонула в мягких валиках и подушках.

— Спасибо, я даже не знаю, как тебя отблагодарить. Чувствую себя никчёмной, если честно.

— Кэтти, мы уже сотню раз это обсуждали.

Она взглянула на него поверх чашки, думая, что ей несказанно повезло встретить его.

Следом пришло неприятное чувство, что это всё незаслуженно. Она попыталась прогнать его. Но противный голосок внутри подпевал, что сломанные игрушки не заслуживают счастья.

08

Продавец на кассе начинает пробивать мои покупки. Всё ещё под впечатлением от услышанного я невольно спрашиваю:

- Простите, а где офис местного доктора? 

— Лиама Керра? — с улыбкой, будто бы всё понимающей, интересуется женщина. — У него кабинет на Кингсдейл-корт, а раз в неделю он принимает в больнице Ившем Коммьюнити. 

— Спасибо.

Я спешу уйти из магазина, подальше от ироничного взгляда продавца. Наворачиваю круг по Бродвею и вижу указатель Кингсдейл-корт, машина замедляет ход, а палец застывает на рычаге поворотника. 

— Нет, нет и нет, — решаю я и прибавляю скорость. — Ещё чего! Я не шпионить сюда приехала. Тем более, вечером мы встретимся.

Нельзя сказать, что за прошедшие годы я не вспоминала Лиама с отчаянием. Вспоминала, конечно. Иногда накатывало желание связаться с ним, но… что бы я ему сказала? Сейчас как никогда я готова ругать себя без перерыва за эту нерешительность. Тогда возможно было бы всё вернуть… а сейчас? Оно ему надо? А мне?

Мы взрослые люди. Мы слишком изменились. Наверное…

Так странно, ещё вчера я была полна надежд и впечатлений. Фантазий, даже можно сказать. О прошлом, которого никогда не было, и, наверное, о будущем, которого никогда не будет. Одно осталось неизменным — моя реакция на него. Когда-то я считала это проявлением благодарности, но нет… Прожив жизнь, повзрослев, набравшись опыта, могу сказать: это было из-за чего угодно, но не из чувства благодарности.

* * *

— Как вдохновение? Вернулось? — Голос Риз в трубке кажется мне элементом какой-то чужой жизни. — Да, я пишу… пишу… и иногда не могу остановиться. — Здорово, — хмыкает Риз, — так и знала, что Вустершир на тебя благотворно подействует. — Да, как в сказку попала. — Может, ты не только последнюю книгу закончишь, но ещё и новую начнёшь? — Кто знает, всё возможно, — не отрицаю я. — Как местные? Не обижают? — с усмешкой спрашивает она. — Нет, все тут крайне дружелюбны. — Говорю «все», но думаю, конечно, только про Лиама. Затем к столу и помешиваю ложкой тесто. Рука соскальзывает, и металлическая ложка громко стучит о край посуды.

— Ты там, что, готовишь? — прерывает меня догадливая Риз.

— Ага. Пеку.

— Печёшь? У тебя, что, гости?

— В точку.

— Расскажешь? Кто он?

Не удержавшись, я нервно хихикаю.

— А что сразу он-то?

— Ну, — выдыхает в трубку мой агент. — А я, что, ошибаюсь? — бьёт вопросом на вопрос.

— Не он… они, — поправляю я.

— Они? Ты меня удивляешь!

— Пока без подробностей, — отрезаю я, решая ничего не говорить.

Риз, посмеиваясь, желает мне повеселиться, а я включаю духовку и обрываю звонок.

* * *

- Сюда? — Я примериваю рисунок на дверцу холодильника. 

— Ага, — четырёхлетний мальчишка отхлёбывает чай и тянется за кексом. — Мне ведь можно ещё кусочек? 

— Конечно. — Подхожу к столу. — Это волшебный кекс, прямо из сказки, по рецепту Джима. 

— Правда? — любознательные зелёные глаза с удивлением смотрят на меня. 

— Тот самый? — Тот самый, — подтверждаю с улыбкой.

Тони начинает жевать с особым рвением. 

— Обалдеть, — говорит с набитым ртом. — Значит, я стану таким же храбрым, как и Джим? 

— Ну, дело тут не только в кексах, но он придаст тебе сил, это точно.

Не удержавшись, я ерошу ему волосы и ловлю взгляд Лиама. Тот поспешно переводит его на рисунок. Детские художества — это способ общения, на бумаге оказывается всё, что ребёнок чувствует и видит. Этакая речь. И Тони рассказал мне, что я ему понравилась. Он изобразил меня в саду у дома, а рядом — малыша Джима с палкой, которая, по-видимому, на самом деле являлась мечом. Вдали поместились ещё две фигуры — одна побольше, другая поменьше — это они с Лиамом. Вот так он нас всех объединил. 

— Давно не бывал в Солнечном Уголке, — заговаривает Лиам, обводя взглядом кухню. Милые цветастые занавесочки на окнах и вместо дверец шкафчиков создают атмосферу сельского уюта. — Как тебе здесь? 

— Нравится, даже очень, — признаюсь я, ладонями обнимая большую белую чашку. — Здесь так спокойно. Кажется, вдохновение возвращается. 

— Как ты вообще начала писать? Я помню твою любовь к сочинительству. Но одно дело рассказывать на ходу, следуя за воображением, а другое — переносить фантазию на бумагу. 

— Ох. — Я опускаю взгляд, не понимая, говорить ли начистоту или рассказать общую версию, которой я обычно придерживаюсь. — Сначала это был просто способ пережить горе, — решаюсь я, — так психолог посоветовал. Постепенно меня увлекло. Я поняла, что действительно хочу этим заниматься и мне это действительно нравится. Дети полюбили придуманные мной истории. 

— Прости, — шепчет Лиам с досадой и некоторой неловкостью. — Мог бы и сам догадаться. 

— Нет-нет, всё хорошо, — поспешно перебиваю я. — Я как садист со стажем. Знаешь, какая у меня любимая часть «работы»? — Он разводит руками, а я улыбаюсь уголком рта. — Общение с детьми. Мне нравится встречаться с моими маленькими слушателями, читать им вслух. Я опустошена, но и одновременно с тем на небывалом подъёме после этого.

Мы смотрим друг на друга в упор. Я знаю, что он знает и понимает, в его глазах отражается та самая давняя боль за меня, и я,