— Я не выбросил альбом, — он вдруг отчетливо вспомнил, как видел что-то очень похожее на него не так давно на чердаке их римской квартиры в какой-то коробке со старым хламом.

— Что это меняет? — кузина развернулась и медленно пошла к дому.

— Я не выбросил твой альбом! — он догнал ее и встал на пути.

— Чего ты хочешь? Дай мне пройти! — резкий порыв ветра растрепал ее волосы и бросил их ей в лицо.

— Ты такая красивая… — он поднял руку, чтобы коснуться ее волос. Она уклонилась. Тогда он схватил ее за руку:

— Скажи, что-нибудь изменилось у тебя… ко мне… прошло столько лет…

— Зачем тебе это? — она вырвала свою руку из его руки.

— Скажи! — он смотрел ей прямо в глаза. Она не отвернулась, напротив, подошла еще ближе и неожиданно легонько коснулась своими пальцами его лица, провела ими по щеке, по губам. И ушла. Вернее, не ушла, а сбежала, буквально взлетела вверх по лестнице, ведущей к коттеджу. Догнать ее он не решился. Остался одиноко стоять посреди бухты.

Прямо у его ног шумело море…

Потом он часто вспоминал тот разговор с кузиной. Тысячи раз прокручивал в голове такие бесполезные теперь варианты слов, которые он мог сказать тогда ей, но не сказал, тысячи раз представлял себе, как бы стали развиваться события тем летом, если бы он, например, прервал тот рассказ кузины об альбоме для марок и ее письме, перевел бы все в шутку или вообще пропустил все это мимо ушей. Но что толку корить себя за то, что ты не сказал или не сделал тогда, если действительность уже наступила и ничего изменить нельзя? Ведь недаром кто-то очень мудрый сказал: глупа и бесполезна только та мысль, которую ты, подумав, не успел сказать. А уж почему не успел, этого мудрец не объяснил: то ли от малодушия, то ли от нехватки смелости. Неважно…

Пытаясь готовиться к переэкзаменовке, он сидел в своей мансарде над раскрытыми учебниками, но мысли бродили где-то далеко. О чем он думал? О лекции по генетике, на которой четко и ясно будущим врачам втолковывали и объясняли все пагубные последствия родственных браков: дети с врожденными пороками, вымирание рода и т. д. и т. п. Преподаватель приводил какие-то проценты из статистики, говорил о том, что в некоторых странах, — кажется, в Испании? — даже законодательно запрещены браки между двоюродными братьями и сестрами. С троюродными как-то попроще. По крайней мере, на них такой акцент не делался. Он тогда особо не вслушивался в тему лекции: во-первых, его это мало интересовало, он твердо знал, что не собирается жениться ни на одной из своих кузин, а во-вторых, рядом с ним тогда сидела новенькая однокурсница, улыбалась и многообещающе строила глазки.

Внезапно разозлившись, швырнул он ни в чем не повинный учебник на пол. К черту генетику! К черту статистику и вымирание рода! Он хочет обладать ею вопреки всему. Да, он хочет свою кузину. Может, это безумие, но сейчас ему все равно.

— Эй, студент! Пора ужинать! — раздался голос Бланш, и он спустился вниз. Все уже сидели на террасе.

— Как позанимался? — спросила кузина. — Все науки превзошел?

— Как раз парочка осталась, — ответил он, глядя ей прямо в глаза. — Именно эту парочку я и завалил.

— Ничего, сын, я уверен, что осенью ты все сдашь на отлично, — отец, как всегда, был полон оптимизма. — А у меня для вас всех завтра будет сюрприз, готовьтесь!

— Какой сюрприз?

— Мы куда-то едем? Как нам одеться? — кузина и Бланш засыпали его вопросами.

— О, женщины! — в притворном ужасе вскинул руки отец. — Ни капли терпения! Успокойтесь, завтра все сами увидите.

— Выйдем в сад? — он вопросительно посмотрел на кузину, она кивнула:

— Сейчас накину что-нибудь.

Он вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух, в который раз подумав о том, как же здесь хорошо!

Вот бы это лето длилось вечно…

— Любуешься на звезды? — раздался рядом голос кузины.

Он обернулся:

— Уже на тебя.

— С чего вдруг? — она подозрительно посмотрела на него. — За ужином мы, кажется, не пили.

— Ты не веришь моим словам?

— Почему не верю? Верю, конечно! Только мне жаль, что люди часто забывают одну важную вещь, милый мой кузен: силу человеческого слова. Знаешь ли ты, что словом можно убить, а можно спасти?

— Господи, да знаю конечно! — он не хотел поддерживать серьезный настрой кузины. — Ты чего такая впечатлительная?

— А если знаешь, то мой тебе совет, кузен: никогда не играй словами… Порой это больно.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно, — сказал он.

— Опять слова… Какой-то странный у нас получается разговор. И вообще все странно. Ты почти не помнишь меня в детстве, я не видела тебя столько лет… Даже не сразу узнала. Тебе не кажется, что мы словно впервые встретились?

— Встретились и знакомимся как парень и девушка, ты это имеешь в виду?

— Да, а еще море, солнце и лето! Что еще надо для безумных поступков? — она склонила голову набок, изучая его лицо. Он подошел поближе.

— Если бы ты не была моей сестрой, я сделал бы все, чтобы ты была моею, — негромко сказал он ей, пытаясь этими словами хоть как-то остановить лавину чувств, неудержимо тянувшую их куда-то не туда, совсем не туда.

Он еще силился противиться этому, решив дать ей понять, что их родственная связь — непреодолимое препятствие. Наверное, не так надо было сформулировать ту самую фразу, не то он все-таки сказал. Он осознал это почти сразу, как только слова прозвучали в ночной тишине, как только сам услышал свой изменившийся от волнения голос, произнесший их. В глазах кузины вспыхнул загадочный огонь. Она подошла еще ближе, и он даже смог почувствовать тонкий аромат ее духов.

— Минуту назад ты обещал не делать мне больно, — сказала она.

— Тебе больно? Почему?

Она уже знакомым жестом провела пальцами по его щеке и произнесла едва слышно:

— Неужели ты совсем не замечаешь, как сильно я тоскую по тебе?

У него бешено заколотилось сердце. Он задержал ее руку у своих губ, и одному Богу известно, что могло произойти дальше, если бы не голос Бланш, раздавшийся совсем рядом с ними:

— Где вы? Ау! Мы идем искать!

Они отпрянули друг от друга, и в этот момент на дорожке сада появились прогуливающиеся отец и Бланш.

— Чудесный вечер, правда?

Больше им не удалось уединиться, чтобы закончить тот разговор. Тогда он думал, что это и к лучшему: ведь впервые он начал испытывать в душе нечто новое, и свое влечение к кузине не мог объяснить ничем, кроме летнего помешательства, безумия в чистом виде. А что с этим делать, он не знал, как и с тем, что она ему еле слышно сказала. Ее слова значили лишь одно: она желает его так же отчаянно, как и он ее. Быть может, они оба сошли с ума?..