Когда она впервые объявила, что собирается на добровольных началах работать в приюте для бездомных, отец был не очень-то в восторге. Но надо ли говорить, что именно Рейт взял на себя обязанность предостеречь ее от этого шага. Он говорил, что Дэвид, зная общественное положение и сравнительную обеспеченность их семьи, будет добиваться ее благотворительности.

— Ничего такого не будет, — возмутилась Энн.

Тогда она искренне так считала. Но она и сейчас так считает. И если Дэв обижается, что она не уговорила дедушку оставить особняк на нужды бедняков, то его можно понять.

У нее всегда сердце сжималось от жалости, когда она входила в старое, обветшавшее здание на окраине города. Они все из кожи вон лезли, чтобы создать в нем какой-то уют, но комнаты все равно отдавали чем-то казенным, напоминая ей ту школу-интернат, в которую она поступила, когда вместе с отцом вернулась из Бельгии, где он служил. Долго она там не проучилась, но впечатление осталось до сих пор.

Однажды, еще в первую весну ее работы, Энни приехала в приют, нагруженная вазами, взятыми «напрокат» из дома, и огромной охапкой желтых нарциссов. Дэвид застал ее за аранжировкой последнего букета. Ей до сих пор делается не по себе, когда она вспоминает, как он тогда рассердился.

— Ты выкидываешь деньги на цветы, когда нам едва хватает, чтобы купить людям еду! — кричал он.

Энн больше никогда не совершала подобной ошибки, но временами аскетическая суровость приюта давила на нее, и это чувство примешивалось к боли за обездоленных и к состраданию.

Правда, сегодня, виновато ощущала Энн, ее мысли были больше прикованы к собственным заботам. Днем приезжает Рей. Что-то он ей скажет? А, главное, какого ответа хотела бы она сама?

Энни хорошо представляла реакцию Дэва, спроси она у него совета, и сознательная часть ее «я» соглашалась с ним: есть куда более важные проблемы, — чем сохранение дома для себя, есть люди — вот эти молодые ребята, которые нуждаются в самом насущном.

Когда она в задумчивости бродила по своему дому, — на чем частенько ловила себя в последнее время, — то чувствовала всю ту любовь, всю заботу, все человеческие усилия, которые в него были вложены, чтобы он стал таким, каков есть. И дело не просто, скажем, в огромной материальной ценности той же резной лестницы старинной работы. Не только это наполняло ее чувством жалости и вины от возможной утраты. Она осознавала, как много труда и мастерства заключено в этом музейном творении. Стоило закрыть глаза — и воображение уносило Энн в древнюю эпоху. Она почти физически ощущала острый запах свежеструганного дерева, сосредоточенное молчание подмастерьев, наблюдающих за работой мастера, представляла их восторг и гордость, когда им разрешалось внести и свою лепту, видела, как они, затаив дыхание, ждали потом одобрения, пока мастер придирчиво оглядывал и ощупывал их творения.

Лепнина на потолках, мебель в комнатах — все, все было создано любовью и старанием людей, гордых за свое дело.

Дэвид, конечно, видит во всем этом совсем другое: надорвавшихся, искалеченных подмастерьев, выброшенных с работы, ничтожные гроши, которые мастера получали от богатых заказчиков.

— Чего грустишь? Дружок, что ли, обидел? — послышался голос.

Энн обернулась, пытаясь улыбнуться, и увидела худого, прыщавого юнца, наблюдавшего за ней. Его товарищ, хихикнув, заметил вполголоса:

— Будь у нее дружок, она не была бы такой скучной.

Слова эти ничуть не смутили Энн — колкости Рея были похлеще. И как это ему удается?

— Чем увенчались поиски работы, Джон? Что-нибудь слышно? — спросила она, пропустив мимо ушей оба замечания.

— He-а… Вряд ли что получится.

— Тебе стоило бы попытаться овладеть какой-нибудь профессией.

Энни уже заранее знала ответ и не удивилась, когда подросток уныло покачал головой. Да, подумала она, когда общественная система жестоко обходится с тобой, трудно вообще во что-то верить.

Через час она уже ехала домой, представляя неизбежный разговор с Рейтом, со страха чувствуя спазм под ложечкой.

Подъезжая к заднему крыльцу через двор, где раньше были конюшни, она с удивлением обнаружила чужую машину.

Энни вошла в дом и двинулась через лабиринт коридоров и полутемных комнат. За дверью в парадном холле слышались голоса, и она замерла, узнав один из них. Ее двоюродный дядюшка! Что он здесь делает и, главное, как он сюда попал? Набрав в легкие побольше воздуха, Энн распахнула дверь.

Патрик стоял к ней спиной, его лысина сияла в лучах зачем-то включенного электричества. Рядом стоял незнакомый человек, который вместе с ним внимательно разглядывал старинную люстру.

— М-м-м… я полагаю, за нее можно будет выручить приличную сумму, хотя теперь уже не так много охотников до подобных вещей — слишком старая и слишком дорогая. Пожалуй, лучше вывести ее на континент, найти агента… — Незнакомец замолчал, заметив Энн, и подтолкнул Патрика.

— А, Энни! — воскликнул тот.

Добродушие в его голосе не обмануло маленькую хозяйку: она хорошо знала цену этому человеку и разделяла те неприязнь и недоверие к нему, которые испытывали ее дед и отец.

— Что ты здесь делаешь, Пат? — спросила она, насупив брови, оставляя без внимания его фальшиво-дружеский тон.

Незнакомец отошел прочь и стал разглядывать деревянную резьбу лестницы, а сам Патрик, почувствовав враждебность Энн, метнул на нее недобрый взгляд и сказал с наигранным спокойствием:

— Да вот, осматриваю свое имущество.

— Оно пока не твое, — жестко ответила Энн.

Пат лишь досадливо пожал плечами. В противоположность ее ближайшим родственникам дядюшка располнел с годами. От злости кровь приливала к его щекам, делая эту толстую физиономию еще более отталкивающей.

Отец говорил, что у Патрика очень тяжелый характер. В те несколько раз, что Энни приходилось сталкиваться со своим дядей, она могла судить о его грубости и заносчивости только по нескрываемой напряженности, исходившей от его жены. Но теперь она впервые убедилась в этом лично.

— Пока, может, и нет, но скоро будет, — свирепо отозвался он. — И ни ты, ни кто-то другой ни черта с этим не поделают. Наконец-то раз в жизни, старик разумно распорядился своим добром. Как ты считаешь, Клем, сколько может стоить эта лестница? — обратился он к своему компаньону, при этом нагло ухмыляясь в лицо девушки.

Пока они обсуждали эту тему, Энн поняла, что бессмысленно надеяться на благоразумие этого человека и взывать к его лучшим чувствам. Их у него просто нет. Он получит удовольствие, стерев дом с лица земли.

Она услышала скрип тяжелой парадной двери и осторожно обернулась. Кто бы еще мог пожаловать? Очередной деловой партнер Патрика? Но, к изумлению Энн, это оказался Рейт. Он двинулся прямо к расположенному напротив двери камину, с легким удивлением оглядывая место действия и действующих лиц.