Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мишель! Сама не знаю, почему ухитряюсь в качестве аргументации своих мыслей и взглядов, приводить факты его жизни. Наверно, интуитивно. Они убедительны для меня, и мне кажется, что для других тоже. Может, я и не права. Но так хочу, чтобы мои письма читались Тобой с интересом.
Лизет.
8
Милая, милая, моя Мишель!
Боже мой, я никогда ни от кого не получала таких взволнованных писем. А уж от Тебя… Это совершенная неожиданность. Скажи, что потрясло больше: история жизни Твоей приятельницы или ее реакция на смерть мужа?
Знаешь, я не раз встречала семьи, в которых женщина выходила замуж за своего насильника. Не понимала я их и не понимаю. Думаю, что мужчины в таких случаях женятся, чтобы избежать тюрьмы. А женщина – чтобы избежать позора? Почему так распорядилась своей жизнью Твоя знакомая? Ты пишешь, что она мужа любила, и его смерть для нее трагедия. Прожив большую часть жизни, я так и не поняла очень многих человеческих чувств и намерений. Понимаешь, ну, не может нормальный человек, даже с годами, забыть минуты ужасного страха, позора и унижения. Возможно, ее покойный муж стал отменным семьянином, но что делать с памятью? Как проходили первые дни, месяцы, годы их интимной жизни?
Может, у нее было невыносимое детство? А воспоминания о детстве еще страшнее этого ужасного случая? Я не знаю, какие отношения родителей и детей в большинстве европейских семей. У нас, где огромное количество мужчин пьют водку, и где весь моральный климат в доме на фоне постоянного алкоголизма, для подрастающих детей – это многолетний, постоянный ад.
Может быть, детство Твоей знакомой было так невыносимо, что изнасилование оказалось ужасным, но не самым страшным воспоминанием?
Интересно, когда эта женщина рыдала над гробом мужа, она вспоминала первые минуты своего знакомства с ним? А их детям известно, как и при каких обстоятельствах папа и мама познакомились? Неужели, за всю жизнь никто из друзей молодости родителей не поведал им эту тайну?
Но, тем не менее, над гробом насильника рыдала жертва: страдающая, полная отчаяния.
Читая Твое письмо, вспомнила похороны Анастаса. Я сидела за поминальным столом и видела, что ни для кого его смерть не была горем. Родителей уже не было. Не знаю, называют ли вдовой разведенную женщину. Да, в общем-то, ее и не было. Дочки и внука тоже.
Я помню, каким горем для него была смерть матери. Она так долго болела. Угасало не только тело, но и разум. Боже мой, как плакал этот сильный мужчина из-за собственной беспомощности перед ее болезнью. Он четыре года сам ухаживал за ней, поддерживал ее. Младший брат был постоянно занят: то проблемы с женой, то проблемы с водкой. У сестры еще меньше времени было для мамы. И вроде бы, с ее смертью у Тасика закончились физические и моральные муки, но он очень долго не мог успокоиться и смириться.
А вот его смерть не стала ни для кого трагедией.
У нас есть выражение: каждый говорит о своем. Как видишь, я не исключение. Пиши мне, милая. Не знаю, насколько мое письмо успокоило Твою душу. Но я очень старалась.
Лизет.
9
Развалившись в кресле, с бутылкой коньяка в руке, без рюмки, молодой человек назидательно объяснял сыну Клавы, что в жизни все взаимосвязано.
– Животные и рыбы питаются растениями и себе подобными. Люди едят животных, рыб и растения. Но никто не ест людей. Мне кажется, всего сотворено впрок: смотри, сколько у мужчин сперматозоидов, сколько у рыбы икры. Может, природа рассчитывала на большее количество женщин? Может, поэтому отбор жизни и называется естественным? Тогда почему войны неизбежны? Кто боится перенаселения Земли? А природа еще изредка устраивает всемирные и небольшие катастрофы, и тоже решает вопрос отбора. Не стоит людям прибегать к войнам, нужно просто оставить этот вопрос на усмотрение природы.
На этом месте его глаза затуманились, язык заплелся и, видимо, аргументация против войны исчерпалась.
Ко мне подошла Людмила Владимировна, соседка Тасика, и начала шептать. Сначала я не поняла. Шепот ее был очень настойчивый и зазывающий: она приглашала меня выйти на лестничную площадку покурить. Мы вышли. Не успела она закурить, как один из тех двоих пошел вниз по лестнице. У меня сложилось впечатление, что он стоит внизу, и приготовился слушать нашу беседу.
Людмила Владимировна, явно, была взволнована и расстроена. Казалось, что она не может собрать мысли. Затянувшись несколько раз, сказала:
– Можно, я буду называть вас Лизочкой?
– Конечно. А я вас Людочкой?
Потом опять замолчала. Так ведут себя люди, которые никак не могут решить: стоит ли говорить вслух об очень важном событии. Затянулась еще, и еще.
– Вы знаете, почему сегодня все так резко поменялось?
– Нет, но некоторые соображения на этот счет есть.
– Какие?
– Я поняла, что Споковцева нашли мертвым не в день его смерти, –