– Что такое «драгоценная правда»?

– Ну… это, типа, как история той старушки. Это была совершенно незнакомая бабушка, так? Но за несколько секунд Фатима узнала ее лучше, чем друзей, с которыми общалась с детства. Фатима считает, что если посмотреть человеку в глаза и поделиться с ним сокровенными мыслями, то все барьеры рухнут, люди полюбят друг друга и вместе смогут прекратить войны и установить мир во всем мире.

– А, понятно.

– Я знаю, звучит по-дурацки. Но с нами была Фатима Роу, мы смотрели на звезды, и ее слова казались нам прямо-таки настоящим откровением. Она говорила о том, что можно годами общаться с человеком и ничего о нем не знать.

– Чистая правда.

– Вот видите? Фатима сказала, что так бывает и с соседями, и с одноклассниками, которых когда-то усадили за одну парту, потому что их фамилии стоят рядом в списке. То же самое случается и с родственниками. И тогда я задумалась о нас с Мири и Солейл. Мы устраивали самые зажигательные вечеринки на Лонг-Айленде, вместе ходили в «Нацуми»[9], на концерт Эда Ширана, обсуждали «Подводное течение», но я никогда не чувствовала себя частью их компании. Я знаю, чтó мои подруги думают обо мне.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, они считают меня примитивной, будто на уме у меня только парни, тряпки и «Милые обманщицы»[10]. Можно подумать, если они книжки читают, учатся в группе для продвинутых и ходят на факультатив по психологии – а это, типа, модный факультатив, туда конкурс по несколько человек на место, – то они все из себя такие высокодуховные интеллектуалки. Меня такое отношение реально обижает, потому что у меня тоже есть свое мнение и свои цели, не хуже, чем у них.

– Да, действительно обидно.

– (Кивает.) Но пока я слушала Фатиму и смотрела в небо, я поняла про себя очень важную вещь.

– Какую именно?

– Я сама виновата в том, что они считали меня пустышкой. Откуда им знать, о чем я думаю, если я никогда не рассказывала им о своих мыслях? Я не была открыта, а Фатима говорит, что нужно быть открытыми. Я не раскрывала свое сердце, не делилась драгоценной правдой. Выходит, единственное, чем я занималась – подбирала нам наряды для вечеринок и собирала по пятьдесят долларов с носа за вход.

– Пятьдесят долларов? Ничего себе!

– Ну, у нас были суперэксклюзивные закрытые вечеринки. Кому охота пускать в дом непонятно кого?

– Конечно, но я все-таки думал, что билет стоил пять баксов, не больше.

– А вы знаете, сколько стоит арендовать столы для блек-джека?

– Нет.

– До фига.

– Надо полагать.

– (Вздыхает.) Тот вечер в Грэме стал для нас сутью жизни. Это был самый лучший вечер, лучше и не припомню. Даже лучше, чем вечеринка «Ночь в казино». Правда, я оплакивала свои балетки. Конечно, я расстроилась из-за них, зато на меня снизошло откровение, ну и вообще. Я хотела пожаловаться всем, что испортила туфли, но не стала.

– Почему?

– Я уже собиралась, но тут произошло кое-что хорошее.

– Хорошее?

– Джона начал петь ту песню группы «Coldplay», ну, про звезды. Так здорово. У него был счастливый вид. (Умолкает.)

– А что, обычно у Джоны был несчастный вид?

– М-м-м… я не хочу говорить о нем.

– Ладно. Я спросил, потому что ты о нем упомянула.

– Я просто хотела сказать, что мы все чувствовали себя очень хорошо.

– Понятно. А что дальше?

– Ну, мы были вместе во Вселенной.

– Хм.

– Это не фигня.

– Я и не говорил, что это фигня.

– Фатима сказала, что человеческие связи не обязательно устанавливаются через драгоценную правду. Они могут устанавливаться и через драгоценный опыт, и мы как раз и получали тот самый драгоценный опыт, находясь в одной вселенной под звездами.

– Понятно.

– Она разделила с нами «Подводное течение», а мы разделили с ней звезды.

– Ясно.

– Большинство ребят приходят в Грэм в девятом классе, а мы с Мири и Солейл учимся там с седьмого, и я уже устала от этой учебы. Я боялась, что новый учебный год будет точно таким же, как и предыдущие. Я не люблю Грэм так, как его любят Мири и Солейл. Я не капитанствую и не председательствую во всяких командах и кружках, как они. Учеба мне дается не так легко, как им. Но в тот вечер я поняла, что в этом году все будет лучше; мы лежали под одним небом с Фатимой Роу, и теперь нам просто необходимо найти себе более содержательное занятие, чем шопинг или болтовня в «Снэпчате»[11], понимаете? Я почувствовала себя… значимой.

– Круто.

– Ага. И знаете, что нам еще сказала Фатима? Она сказала, что чувствует нашу позитивную энергетику и что она переехала на Лонг-Айленд, потому что хочет впустить в свою жизнь новых друзей и открыть для себя новые возможности. Она села на стол, посмотрела на нас и сказала: «Я хочу, чтобы вы стали моими ребятами».

– Ого, ничего себе.

– (Качает головой.) Фатима Роу реально хотела, чтобы мы стали ее ребятами!

– Это кое-что.

– Это не кое-что, это что-то!

«Искупление Брэди Стивенсона»

ФАТИМА РОУ

(отрывок)

Покидая дом, где прошло его детство, Брэди Стивенсон взял с собой очки с толстыми стеклами, а кубки, завоеванные на соревнованиях по борьбе, забирать не стал. Награды остались лежать там же, где находились почти целый год: сваленные в кучу в углу шкафа вместе с проволочными плечиками для одежды, разрозненными носками и нераспечатанной упаковкой трусов, которые ему безнадежно малы, – их подарила бабушка, которая вечно думает, что Брэди на два года младше, чем на самом деле.

В день переезда, укладывая коробки в фургон компании «Ю-Хол»[12], Брэди именно об этом и мечтал – стать на два года младше. Он бы с радостью прожил эти годы заново, повторив каждое мгновение и испытав прежние душевные муки. Он готов снова вычищать грязь из-под ногтей, сидеть на тех же самых уроках, слушая про Эдгара По, строение Земли и божественное право королей. Он даже готов вновь пережить утрату друга, умершего от лейкемии. Он вынес бы все это еще раз, лишь бы вырвать из прошлого одну-единственную ночь, из-за которой он сегодня грузит свои пожитки в фургон, готовясь покинуть родной дом.