Джона (вот дурак) играет в какую-то игрушку на телефоне. Тыкаю его зонтиком.

Итак, творческая встреча по книге «Подводное течение» НАЧИНАЕТСЯ!

Первый черновик написан за шесть месяцев, сразу после смерти ее матери. Писала в лихорадочном темпе, мало спала, мало ела, почти ни с кем не общалась, выключила все средства связи, кроме городского телефона. И никакого Интернета. Друзья и родные думали, что она скорбит по матери. Это правда, только это была не «молчаливая скорбь», а «скорбь неистовая».

«Скорбь неистовая».

Мать была для нее опорой, воплощением здравого смысла и трудолюбия. Без нее Фатима почувствовала себя оторванной от земли, уносящейся в небеса. Она росла очень впечатлительной девочкой, рассеянной и беспокойной. Но благодаря матери могла оставаться собой, потому что та помогала ей удержаться на земле. Когда мать умерла, «Подводное течение» стало для Фатимы способом сохранить в себе материнскую любовь, не позволить ей улетучиться.

Название «Подводное течение» существовало в сознании Фатимы еще до того, как она начала писать книгу, потому что тогда ей казалось, будто ее уносит подводным течением.

ПОДВОДНОЕ ТЕЧЕНИЕ: скрытые эмоции.

ПОДВОДНОЕ ТЕЧЕНИЕ: сильное обратное течение, скрытое под водой, противодействующая сила.

Создание «Подводного течения» – самое трудное, что ей приходилось делать, потому что таков был ее способ горевать по матери. Описывая характер Лары, Фатима погрузилась на самое дно скорби, она очень глубоко переживала утрату. Вряд ли ей удалось бы преодолеть свое горе, если бы она не переместила его.

«Переместить» = стать как бы Ларой и написать «Подводное течение».

Работая над текстом, Фатима словно выплывала из глубины на поверхность, боролась изо всех сил, чтобы вернуться к нормальной жизни, – эмоционально и физически.

[Фатима заметила, что я за ней записываю, и теперь мне неловко. Я болезненно ощущаю свои руки, пальцы и плечи, морщу лоб, как плохая актриса, изображающая, будто она старательно конспектирует рассказ Фатимы о «Подводном течении».]

Когда Фатиме исполнилось двадцать лет, ее мама умерла. Эта утрата стала для Фатимы поворотным моментом, потому что она ознаменовала неизбежное превращение ребенка во взрослую женщину. У Фатимы было беззаботное детство, но после смерти мамы ей внезапно пришлось повзрослеть. В книге Ларе семнадцать лет – сколько и Фатиме, когда ее мама заболела.

Работа над рукописью стала для нее мучением – ей приходилось вновь и вновь переживать свою утрату. Когда Фатима сокращала текст (со 120 тысяч слов до 80 тыс. слов), в ней как будто проявилась ее новая личность. Каждый раз, перечитывая рукопись, она словно другими глазами видела свое горе. Временами она так яростно сопротивлялась изменениям, что работа над «Подводным течением» заняла очень много времени – недели и даже месяцы.

В конце концов получилась законченная рукопись. Фатима распечатала ее и не могла поверить, что она такая тяжелая; в прямом смысле удивлялась весу страниц. Ей стало интересно, сколько же весит ее книга; ей захотелось оценить ее, сравнить с другими вещами в доме.

Эта пачка листков тяжелее, чем коробка с салфетками.

Эта пачка листков легче, чем ботинок.

< коробка с молоком

> фоторамка

> бутылка шампуня

< Библия

Фатима все время думала о весе рукописи. Ее поражало, что скорбь имеет реальный, физический вес. Скорбь можно измерить в фунтах.

«Скорбь можно ИЗМЕРИТЬ В ФУНТАХ».

Фатима была одержима мыслью о том, сколько именно фунтов.

[Неужели я правда это слышу? Почему это не снимают на видео, не документируют для будущих поколений? Даже Джона слушает, пытаясь удержать ложку на двух пальцах. Кажется, он ее взвешивает.]

У Фатимы дома не было весов. Но однажды она пошла на прием к гинекологу и взяла с собой рукопись. Пока она сидела в хлопчатобумажной пижаме и ждала доктора, она вынула рукопись из сумки и взвесила на весах. Получилось 3,8 фунта.

3,8 фунта.

[Фатима замолкает, обдумывая эту мысль. Мы все думаем об этом.]

[Что взвешивает Джона?]

Узнав точный вес своей скорби, Фатима сделала открытие: скорбь можно ограничить. Ее можно очистить, переработать и переосмыслить, а потом переместить.

[Фатима снова на меня смотрит. Она не хочет, чтобы я печатала? Это слишком личное, и потому мне нельзя записывать? Тогда зачем она рассказывает об этом незнакомым людям?]

[Я решила пока не писать. Она перестала на меня смотреть. Теперь снова пишу.]

Фатима стояла в хлопчатобумажной пижаме в кабинете у доктора, гордясь своей рукописью. В первый раз она стала думать о ней как о романе, – об отдельной сущности, – потому что теперь текст существует отдельно от ее тела, от ее разума, помещенный в стопку бумаги весом 3,8 фунта. До того момента она не осознавала «Подводное течение» как книгу. Чаще она воспринимала текст как чудовище, с которым ей приходилось сражаться. А иногда он казался ей раненым зверем, которого она пыталась вылечить. Но теперь, в кабинете гинеколога, текст стал для нее романом.

Впервые Фатима почувствовала гордость за свое произведение. И вот в чем ирония – кому ей хотелось позвонить и рассказать об этом?

Своей матери.

[У меня сердце кровью обливается. Просто нет слов. Я сижу в «Ведьмином вареве», и мое сердце разбито на мелкие осколки. Даже не думала, что могу любить «Подводное течение» еще сильнее.]

Я ошибалась.

Позже… 23:53

Дома

Наш план сработал. Мы остались последними. С нами задержался какой-то парень в красной бейсболке, но он просто поблагодарил Фатиму за творческий вечер, попросил подписать книгу и свалил. Я сказала Фатиме, что благодаря ей увидела «Подводное течение» в ином свете и что этот роман гораздо глубже, чем я думала. Но потом Фатима совершенно ошарашила меня – просто как кирпичом по голове. Она сказала, что видела, как я делаю заметки, и ПОПРОСИЛА ПОЧИТАТЬ!

Я была в панике! Я ведь цитировала ее. Упоминала, что она смотрит на меня. Вставляла собственные мысли в ее повествование о самом трудном периоде ее жизни. Комментировала ее макияж. Даже написала про ее визит к гинекологу! О чем я думала, когда писала об этом? Почему я вообще решила, что можно документировать такие вещи? Что еще я написала? Не могу вспомнить.

Я сказала, что лучше сперва отредактирую свои записи, а потом дам ей почитать; там все обрывочно и непонятно. А когда все поправлю, пришлю ей на электронку. Однако стоило мне об этом заикнуться, как я тут же поняла – Фатима не согласится. Почему она должна ждать от меня каких-то записей? Зачем ей вообще давать мне свой электронный адрес?

– Я бы с удовольствием посмотрела твои заметки прямо сейчас, – сказала она. – Мне интересно, чтó именно показалось тебе таким захватывающим. Ты ведь все время что-то записывала. Тоже пишешь книги?