– Вообще-то, у них есть причина злиться. Фатима в своей книге описала всех вас и Джону, даже не предупредив об этом. И, надо сказать, описала без прикрас. А ты сама не сердишься на Фатиму за это?

– Мы подружились с Фатимой именно из-за того, что она писательница. Если суешь голову льву в пасть, не удивляйся, если он ее откусит.

– Джону избили на парковке школы Грэм, да так, что он до сих пор в коме. Многие считают, это случилось именно из-за Фатимы и ее книги.

– Она не виновата.

– Полицейские нашли на месте преступления экземпляр «Искупления». Преступники оставили книгу на груди Джоны, лежащего без сознания.

– «Эн-Би-Си: Дата»[3] и Марио Лопес[4] только об этом и говорят. Меня тошнит от того, как работают массмедиа. Они выставляют красивых женщин либо жертвами, либо злодейками – и все ради громких заголовков. (Вздыхает.) Легче легкого поднять себе рейтинг, обвинив в преступлении молодую симпатичную писательницу. Только вдумайтесь: чтó мы каждый раз видим на заставке, когда в новостях начинают обсуждать эту историю? Портрет Фатимы.

– Да, ты права.

– В половине случаев портрет Джоны вообще не показывают. «Привлекательная писательница хитростью выманила у подростков их грязные тайны. По ее вине школьник оказался в коме. Смотрите полную версию в одиннадцать вечера». Что за дешевка! К тому же это неправда.

– А в чем тогда правда?

– Правда в том, что здесь некого винить. Вы читали книгу. Искусство не может причинить вред, оно спасает жизни. (Качает головой.) Знаете, мы часами беседовали с Фатимой о свободе творчества, о самовыражении в искусстве. Солейл записывала каждое слово Фатимы то на телефон, то на ноутбук, поэтому мне казалось, она должна уважать ее принципы. Ее невозможно было остановить – она все время печатала как одержимая. Все ее записи лишь об одном: «Фатима то, Фатима это». Спросите у нее сами.

– Я хотел взять интервью у Солейл, однако она мне отказала. Видите ли, для нее у нас слишком низкий рейтинг. А Пенни согласилась, но только после того как узнала, что ты тоже будешь давать интервью.

– Ах, вот оно что… (Размышляет.) Тогда вам нужно заполучить дневник Солейл. Вы сразу поймете, что она прямо из кожи вон лезла, чтобы добиться внимания Фатимы. Я серьезно, найдите ее дневник и переписку с Фатимой.

– Я предложил Солейл опубликовать ее дневник и переписку, но она уже продала их в «Нью-Йорк Мэгэзин».

– Не может быть! (Хватается за телефон.)

– Да-да, именно так. Они сделают из этих материалов серию статей для онлайн-публикации. Кстати, первая выходит сегодня. Сюжеты о насилии в старшей школе уже несколько лет очень популярны. А Фатима, вольно или невольно, добавляет интереса к вашей истории.

– (Ищет в телефоне.) Да, точно. Вот ее дневник, рядом со статьей о Джоне и Фатиме Роу. Смотрите, опять фото Фатимы. Что я вам говорила? Поздравляю с журналистским дебютом, Солейл. (Смеется.) Вот лицемерка!

– Что ты имеешь в виду?

– Солейл ненавидит Фатиму за то, что та написала о ней в книге, а сама публикует свои записи о ней. И как ее после этого называть, а?

– Я понял.

– Да наплевать на нее. Раз Солейл решила опубликовать свою версию, то и я молчать не буду.

– Вот и замечательно. Не позволяй Солейл управлять общественным мнением, иначе последнее слово останется за ней.

– Еще чего не хватало! Я такого не допущу.

– Тогда поговори со мной. Расскажи, что произошло во время автограф-сессии.

– (Откашливается.) На автограф-сессии мы специально встали в самый конец очереди; мы решили, что если будем последними, то нам удастся поговорить с Фатимой подольше, а может, даже удастся выйти вместе с ней на улицу. Мы хотели сделать с ней селфи и попросить ее подписаться на наш «Инстаграм».

Это Солейл придумала, что надо встать в конец очереди. Она ж у нас писатель, как вам известно. Теперь это всем известно. Она мечтала втереться в доверие к Фатиме. Нет, даже не так. Солейл не просто хотела подобраться к ней как можно ближе, она хотела стать Фатимой. Я уже говорила, все мы мечтаем выбиться на первый план, только у каждого свои способы достичь цели.

Честно говоря, я боялась встречи с Фатимой. Я раз за разом репетировала про себя, как буду говорить с ней, ведь такая удача выпадает всего раз в жизни, и мне не хотелось выставить себя дурой. Вы когда-нибудь встречали знаменитость, от которой без ума? Это же просто сюр какой-то – вдруг вживую увидеть человека, с которым ты всю жизнь мечтал познакомиться. Я имею в виду, вот он здесь, живой, настоящий, так близко, что можно его потрогать.

– Я однажды видел Квентина Тарантино.

– Тогда вы меня понимаете.

– Еще как понимаю.

– Ну так вот. Фатима всегда такая уверенная в себе и в то же время экстравагантная. Она очень красивая женщина, это факт. Но когда видишь ее вживую, в глаза бросается не столько внешность, сколько ее личность. Она так держится, что ты просто глаз отвести от нее не можешь. И вот что меня еще поразило: смотришь на нее и понимаешь – это она написала «Подводное течение». Даже не знаю, как объяснить. Я все гадала, как же ей удалось написать книгу, которую я обожаю; Фатима все придумала просто так, из головы. А еще она очень миниатюрная. Не знаю почему, но я как-то не ожидала, что она такая невысокая. Я просто смотрела и восхищалась: неужели все эти слова и мысли принадлежат ей? Вы, наверное, думаете, что я ненормальная? (Смеется.)

– Вовсе нет. Я вот никак не мог поверить, что Тарантино такой высокий.

– Что, правда высокий?

– Шесть футов, кто бы мог подумать.

– Видите? Это просто ошеломляет, когда вот так заходишь в комнату и встречаешь своего кумира.

– Я встретил Тарантино на улице. Прошел мимо него, когда шел в метро.

– Здорово. Так вот, на автограф-сессии я страшно нервничала и все время бегала в туалет. Мы ждали почти час. Когда подошла наша очередь, Солейл – она у нас всем заправляла – схватила меня за руку и сказала, чтобы я шла первая. И я пошла. Кто-то же должен был контролировать ситуацию. В руках я держала экземпляр «Подводного течения»; прижимала его к себе как мягкую игрушку. (Смеется. Пауза.) Извините. (Сморкается.) Аллергия. (Откашливается.) В общем, я подошла к Фатиме, прижимая книгу к груди, и заговорила с ней.