Он пошел дальше, завернул налево, потом направо, пока мы не вошли в один из больших отелей на побережье. Мы поднялись на лифте на шестой этаж и зашли в его номер, там он повернулся и опять меня поцеловал. Только на этот раз дело этим не ограничилось. Он расстегнул мою блузку, и та соскользнула на пол; вслед за блузкой он стянул и юбку через бедра. Тем временем я каким-то образом сумела снять с него рубашку и брюки. Мы барахтались на кровати, целуясь, кусаясь и обнимаясь. Не успела я сообразить, что происходит, как откуда-то появился презерватив, и вот уже кончик его члена ищет что-то в моих лобковых волосах.

— Приподними бедра, — прошептал он, теребя губами мое ухо.

Как это — приподними бедра? Высоко? Мне показалось, что сейчас не время спрашивать: «Извини, но я никогда ничего подобного не делала, так что не мог бы ты нарисовать диаграмму с точным указанием угла подъема?» Я приподняла зад, и он медленно и постепенно проскользнул внутрь. Мое тело взорвалось. Он продолжал двигаться вперед и назад, подразнивая меня, пока я не стала молить его остановиться и начать снова и продолжить этот танец — сама не знаю, чего я хотела. Наконец он кончил — задрожал, замер и рухнул рядом со мной.

Он повернулся и коснулся моего лица.

— Ты красавица, — прошептал он.

Я просияла.

— Спасибо, — ответила я, не зная, что еще сказать. Мама всегда меня учила, что, если кто-то говорит комплимент, нужно улыбнуться и поблагодарить его. Вряд ли она ожидала, что я применю ее урок после того, как незнакомец устроит мне сексуальную встряску, но откуда же мне знать правила этой новой игры?

Я стала припоминать, что же сейчас должно произойти. Я была уверена, что в этот самый момент парень должен перекатиться на бок и через десять секунд захрапеть. Но почему тогда он водит пальцем по моему соску? А теперь вот и по животу. И по бедрам. О боже, он хочет сделать это еще раз! Это нормально? Он затащил меня на себя, и, не успев сообразить, я начала двигаться, используя мышцы, о существовании которых даже не подозревала.

Мы занимались любовью еще два раза, один из которых был в ванной: теперь-то я знаю, что «водный спорт» имеет еще одно значение.

Когда мы уснули (я — с тупой улыбкой на лице), уже светало.

В десять утра меня разбудили лучи солнца, проникающие в окно. Сперва я не поняла, где нахожусь, а потом вспомнила.

Я начала было вставать, но почувствовала, что вынуждена лечь на кровать из-за боли. Ноги ныли, как после марафонского пробега. Я заставила себя дойти до ванной, по пути подбирая поспешно сброшенную одежду. Посмотрела в зеркало. Это было большой ошибкой. Лицо красное, глаза похожи на дорожную карту; волосы, как у панка. Я не могла позволить ему увидеть себя в таком состоянии: от шока у него на всю жизнь останется психическая травма.

Я оделась, насколько возможно, ликвидировала разрушения и украдкой двинулась к двери. Только я дернула за ручку, как он сонно пробормотал:

— Можно увидеть тебя вечером?

— Конечно, — бросила я, не оборачиваясь. — Я буду в «Шотландце».

Я поплелась домой, моля Бога, чтобы все еще спали. Тихонько отворила дверь и хотела уже вздохнуть с облегчением, как увидела море нетерпеливых лиц. Вся банда, естественно, не спала и разразилась аплодисментами стоя. Смеющаяся Кейт протянула мне стакан.

— Что это? — промямлила я.

— Новый коктейль, мы придумали его для тебя. Называется «Потревоженная вагина».

Господи, неужели в этом мире ничего невозможно скрыть?

— Как вы узнали?

Тут вмешалась Сара.

— Грэхем здесь, — сказала она, указав на друга моего ночного героя, приютившегося в углу. — Вчера вечером он пошел в отель, но услышал, что вы в комнате, и прибежал к нам с подробным отчетом.

Я была в ужасе. Пожалуйста, пусть земля раскроется и поглотит меня прямо сейчас.

— Ну что, так и будешь молчать? — спросила Джесс.

Я замялась.

— Грэхем, — сгорая от стыда, произнесла я. — Как зовут твоего друга?

— Ник. — Ответ Грэхема потонул в изумленных криках остальных. — Ник Руссо.

В тот вечер, в отличие от предыдущего, я собиралась несколько часов. Что бы я ни надела, мне казалось, что я слишком толстая, низкорослая или плоская. Как бы ни причесалась, казалось, что я похожа на свою маму или бабушку. Значит, вот как оно бывает. Достаточно провести с мужчиной одну ночь, и ты вдруг превращаешься в нерешительную истеричную соплю. Я все ждала, что почувствую укол сожаления, но ничего подобного. Мне не терпелось увидеть его снова.

Когда мы пришли в паб, Ника нигде не было. Я была рада, что вокруг столько народу и шумно: по крайней мере, девчонки прекратили гестаповский допрос по поводу прошлой ночи. Дело не в том, что я не хотела делиться: просто я не представляла, как можно говорить о чем-то, чего я сама не понимаю. И мне не терпелось сделать это снова!

Как я должна себя вести? Скромничать, быть холодной или, наоборот, дружелюбной и открытой? В какой книжке, черт возьми, описаны все правила? В конце концов верх взяли испуг и волнение.

Весь вечер я пялилась на дверь. Наконец, часов в десять, вошел Грэхем. Сердце подскочило, но потом опустилось снова, быстрее, чем немецкая подлодка: я увидела, что он один.

— Где Ник? — спросила я, боясь услышав ответ.

— Не знаю, Карли, не уверен, что он сегодня придет.

Все сразу смутились; парни принялись разглядывать ботинки. Наверное, этому учат в Школе для Мужчин: «Когда один из твоих собратьев нагло кидает представительницу противоположного пола, надо немедленно уставиться в пол, иначе да покарает вас Бог Тестостерона».

Я онемела. Встала, схватила сумку и убежала, не задерживаясь ни на секунду, чтобы они не увидели моих слез, навернувшихся на глаза.

Мне казалось, что я пробежала много миль, прежде чем оказаться на пляже. В мозгу крутилась мантра: «Мерзавец, мерзавец, мерзавец». Раньше со мной никогда такого не случалось. Ни один парень никогда не бросал меня и не расстраивал, не говоря уж о том, чтобы вызвать слезы. Я всегда считала себя неуязвимой.

Наткнувшись на перевернутую лодку, я опустилась рядом, повернувшись к морю лицом. Ну почему в кризисный момент перед глазами всегда появляется мама, читающая мне нравоучения?

«Знай: всем им нужно только одно».

«Никогда не соглашайся на секс, потому что наутро тебя просто выкинут, как вчерашнюю газету».

Мне хотелось биться головой об эту лодку, лишь бы избавиться от мыслей. А еще лучше — впасть в кому.

Там он и нашел меня через несколько часов — с опухшими, как у лягушонка Кермита[2], глазами, въевшейся в кожу тушью и прилипшими к голове волосами, похожими на вязаную шапочку. Вид у меня был, как у террориста-амфибии.