— Меня зовут Джо Кейн, — он медленно улыбнулся. — И может, я теряю память, но не припомню, чтобы я приглашал вас сюда.

— Извините, я соврала. Я просто хотела поговорить с вами. Мне нужна работа.

И тут, к моему вечному стыду, я расплакалась. Целый водопад слез. Жидкость текла из всех отверстий на моем лице. Я взорвалась, как лопнувшая бутылка с водой.

— Извините, — пролепетала я, — обычно я так себя не веду, просто у меня был очень плохой день.

Он подскочил, явно испугавшись этого зрелища, похожего на гибрид ревущей вдовы и тряпичной куклы. Когда я плачу, я СОВСЕМ некрасивая.

Он подошел к моей стороне стола и протянул мне салфетку.

— Может, расскажешь, как ты здесь оказалась? От чего ты убежала?

— Я не убежала, — промямлила я. И рассказала ему всю историю. Мой рассказ прозвучал так жалко и избито. Когда я закончила, он серьезно взглянул на меня:

— Значит, тебе нужна работа. Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — ответила я.

— Разрешение на работу есть?

— Нет.

— Наркотики принимаешь?

— О господи, нет, конечно. Самый сильный наркотик, который я принимаю, это парацетамол.

Он рассмеялся:

— Это элитный клуб. Здесь нет ни наркотиков, ни секса, ни азартных игр. Каждый вечер у нас живая музыка и танцевальное шоу, и наши клиенты — строго одни бизнесмены. Здесь одно из немногих мест в Амстердаме, где профессионалы могут расслабиться и развлечь клиентов или привести жен и не бояться всякой грязи. Думаешь, сумеешь справиться с такой клиентурой?

Вопрос правомерный: ведь я сидела перед ним и была похожа на фанатку «Грейтфул Дэд». Я вспомнила ГАДИН.

— Конечно, смогу.

— Тогда послушай меня. Что-то мне подсказывает, что ты не из тех, кто приносит неприятности. Сегодня на работу не вышли трое наших официанток. Если сможешь начать прямо сейчас, я дам тебе испытательный срок. Платить буду наличными, тогда с разрешением на работу проблем не возникнет.

Мне захотелось его обнять.

— Иди вниз, спроси Джеки — она подберет тебе форму.

Господи, умоляю, пусть эта форма не окажется кроличьим хвостом и парой ушей.

— Спасибо, — пробормотала я. — Я буду очень стараться.

И я старалась. В течение шести месяцев я работала в клубе шесть вечеров в неделю. Я легко подружилась с другими девочками, и мы часто встречались днем, чтобы выпить кофе. Сидели весь день в маленьком кафе на краю канала, наблюдая за безумным паноптикумом людей, проходящих мимо: транссексуалы, трансвеститы, звезды кабаре в женском и мужском обличье. Казалось, на улицах Амстердама представлены все до единого сексуальные меньшинства.

Я по-прежнему жила в отеле «Дам», хотя девчонки из клуба считали меня ненормальной. Но, как ни странно, я полюбила это место. Владелец, эксцентричный француз по имени Рене, убедился, что я не проститутка, торгующая наркотиками, и проникся ко мне почти отцовской любовью. Он ждал меня по вечерам и каждое утро приносил кофе, а я делилась с ним рассказами о вчерашних посетителях клуба. Джо всегда находил время поболтать по вечерам и время от времени присоединялся к нам днем в кафе.

В один из таких дней я испытала шок, подобный тому, который испытываешь, обнаружив, что твой супруг с десятилетним стажем тайком носит твои трусики.

Я сидела в кофейне на первом этаже отеля, наблюдая за миром через большое окно, выходящее на улицу, когда внезапно прямо у меня перед глазами прошла моя мать. Я быстро зажмурилась, подумав, что в круассаны мне подмешали галлюциноген, но когда снова открыла, она все еще была там. И папа тоже. И бабушка. Представьте только, даже моя БАБУШКА! Да она в жизни дальше Скегнесса[7]не заезжала.

Сердце заколотилось, и я не знала, что делать: то ли кинуться к черному ходу, то ли спрятаться под стол? И все-таки решила побежать к ближайшему столу. Черт, черт, черт! Может, они просто мимо пройдут? Может, они приехали на выходные и оказались здесь по чистому совпадению? Или, может, Кэл сообщил им, где я, и они приехали, чтобы утащить меня обратно, орущую и сопротивляющуюся? Проклятье, проклятье! Я почувствовала сквозняк: открылась дверь, и вошли люди. Боже, сделай так, чтобы это были не они!

— Извините, — раздался голос моей матери, который нельзя спутать ни с каким другим. Она обращалась к изумленному Рене, который еще не оправился от моей выходки: только что я разговаривала с ним — и тут вдруг замаскировалась под ножку стола. — Я разыскиваю свою дочь. Ее зовут Карли Купер.

Тишина.

— Она живет здесь? — не унималась моя мать, выговаривая слова самым чопорным своим тоном. Я знала, что у нее на уме. Она огляделась, решила, что отель похож на ночлежку и люди, живущие здесь, не иначе как сбежали из лечебницы для умалишенных.

Опять тишина. Теперь я поняла, как чувствуют себя преступники, загнанные полицейскими в угол. Бежать было некуда и делать нечего, кроме как сдаться с поднятыми руками и криком: «Это засада, брат!»

Я медленно поднялась из-под стола, по дороге ударившись головой. Горько улыбнулась.

— Привет, мам, — промямлила я. — Что ты здесь делаешь?

Что касается воссоединения семьи, оно было не слишком горячим. Моя мама отправилась в миссию с целью привезти меня домой, взяв папу и бабушку в качестве подкрепления. Я была в меньшинстве, но не покорилась. У меня не было никакого желания уезжать. В самом деле, неужели они сами не видят, что прошло шесть месяцев, а я все еще цела, одним кусочком? Когда я высказала этот аргумент матери, у которой уже пена изо рта пошла, она отреагировала быстрее, чем ракетка Пита Сампраса.

— Послушай-ка, мадам (когда мама сильно злится, она всегда обращается ко мне «мадам»), мы оставили тебя здесь на полгода и думали, что новизна пройдет и ты рано или поздно вернешься домой, но, видимо, ты предпочитаешь жить в нищете!

Рене напустил на себя смертельно обиженный вид.

— Но все это зашло слишком далеко! Ты пойдешь с нами, юная леди, сию же минуту!

Наконец, после долгих криков и споров, я заключила с ними сделку, используя дипломатические способности, которыми гордился бы сам Генри Киссинджер.

— Знаешь что, мам, — смиренно проговорила я, — оставайтесь здесь на два дня. Познакомитесь с моими друзьями, посмотрите, где я работаю, и если по-прежнему будете недовольны, я вернусь домой.

Она поворчала, побормотала, выпятила губки и втянула их обратно и наконец поняла, что пусть и не утащила меня отсюда за волосы, но все же почти одержала верх в первом раунде. И неохотно согласилась.

Папа наконец подал голос:

— Ты сегодня работаешь?

— Нет, пап. Сегодня у меня выходной.