Ее жакет был весь перпачкан раскрошенной штукатуркой, и так, словно они были знакомы давным-давно, Вукс машинально начал стряхивать сухую пыль. Улыбнувшись поручику одними глазами, девушка взяла его под руку и как маленького повела вниз, к выходу…

Когда они, спустившись вместе со всеми, вышли из банка, машин на площади уже не было. Возле стены, где только что расстреляли заложников, быстро собиралась толпа. Люди молча становились на колени и вымакивали носовыми платками оставшуюся на камнях кровь. Откуда-то появились свечи, которые ставили вдоль выщербленной пулями кирпичной стенки, и их трепетные огоньки при дневном свете казались прозрачными…

Наверное, состояние Вукса, неотрывно смотревшего на свечи, передалось девушке, и она мягко, но достаточно настойчиво увлекла его в сторону. И только позже, уже где-то на Кредитовой, поручик вдруг понял, что испытывает к своей миловидной спутнице странное, ничем не объяснимое, доверие…

* * *

Краковское предместье, куда они наконец вышли после долгого кружения по улицам, было пустынным. И тут, перебежав улицу перед самым буфером нетерпеливо позванивающего трамвая с красным кругом вместо номера, Вукс осторожно предложил своей спутнице:

— Может, я доведу тебя до остановки, а?

Не отвечая, она сильней прижалась к его локтю и, лишь пройдя десяток шагов, неуверенно, чуть запнувшись при обращении, спросила:

— А ты… Ты разве не знаешь, что «Зеро» возит только немцев?

Вукс порывисто сжал ее руку. Поручик понимал: все, что он сейчас делает, недопустимо, но нервы, до предела измотанные за дорогу, требовали разрядки, отдыха, в каждую секунду мог произойти такой же, как там, на лестнице, срыв и в то же время, ощущая доброе человеческое тепло, идущее от этой, неизвестно как оказавшейся рядом девочки, Вукс заговорил коротко и отрывисто:

— Я только первый день в Варшаве. Я офицер, поручник. Я не капитулировал и ни одного дня немцам не служил. Я на войне…

— Тише, не надо… — Смешно забегая вперед, она попыталась перехватить и вторую руку поручика. — Я все поняла еще там. У тебя было такое лицо… Наверно, ты хотел бежать туда, на площадь… Ничего не объясняй мне, я чувствую… Я сейчас уйду, только разреши еще немножко проводить тебя. Сейчас в Варшаве так страшно, так страшно, а когда я держусь за твою руку, я не боюсь, ты понимаешь?

Она вдруг замолчала и, ткнувшись лицом в рукав спутника, пошла дальше с закрытыми глазами. Неизвестно как возникшая волна нежности нахлынула на Вукса, он сбил шаг, чтоб легкий стук ее каблучков совпал с армейским гупаньем «англиков», и, подчиняясь нахлынувшему на него чувству, наклонил голову, на ходу улавливая идущий от ее волос аромат лета…

На углу Коперника, возле самого входа в ресторацию «Под флячками», Вукс остановился. Повернувшись спиной к выставленным в окне-витрине «салятеркам» с винегретом, поручик осторожно высвободил руку и отстранился.

— Дальше тебе по какой улице?

— По Коперника, — девушка сжала руку Вукса. — Вот и все, что мы еще прошли вместе… Меня зовут Эльжбета Красинська. И можно?.. Можно я буду ждать тебя вот здесь, у Свентего Кщижа?

— Девочка… Меня ждет война… — Вукс грустно улыбнулся, посмотрел на идущий вровень с другими домами фасад костела Святого Креста и вдруг, неожиданно даже для себя самого, сказал: — Меня зовут Владек. Жди каждое воскресенье у входа утром. После освобождения. Месяц… Или, если дольше, я дам знать ксендзу…

— Хорошо, Владек, Эльжбета будет ждать. — Она дотронулась щекой до его подбородка. — Я буду молиться за тебя, поручник Владек…

У памятника Копернику она еще раз обернулась, и едва ее маленькая, изящная фигурка исчезла из вида, Вукс, так и стоявший спиной к окну с «салятерками», ступил на тротуар и стремительно пошел по Обозной в сторону польского театра…

Все еще находясь под впечатлением удивительной встречи, он миновал крошечную театральную площадь, свернул влево и шел до тех пор, пока тротуар, тянувшийся вдоль университетской ограды, не закончился лестницей с торчащей из-под ступенек короткой водопроводной трубой.

Нужный номер оказался большим трехэтажным домом русской постройки. Подождав, пока спускавшаяся на Солец и отчаянно скрежетавшая тормозным башмаком фура проехала мимо, поручик перебежал улицу и нырнул в деревянно-охряную калитку входа.

По старой лестнице с деревянными истертыми ступенями Вукс поднялся на второй этаж и, остановившись у одной из двух респектабельных дверей с представительно-выпуклыми филенками, надавил белую пуговку электрического звонка.

Дверь долго не открывали, и поручик уже собирался звонить снова, но тут створка бесшумно распахнулась, и на пороге появился, судя по домашней «бонжурке», сам хозяин квартиры.

— Я с Поморья… — Вукс вытащил из кармана тот же бумажный многоугольник и, подняв его вверх, закончил. — Пан полковник может не говорить пароль. Мы встречались у начальника «двуйки».

Хозяин взял сложенный листок, развернул и отступил в сторону.

— Прошу…

Полковник провел Вукса в гостиную и только там спросил:

— Майор Вепш?

— Нет, поручник Вепшик… — Вукс остановился у телефонного столика и, на всякий случай понизив голос, доложил: — У нас непредвиденная ситуация…

— Что-то случилось? — Полковник аккуратно сложил листок. — Кстати, у вас уже известно о гибели генерала Сикорского?

— Да, знают, — Вукс кивнул и, выждав приличествующую паузу, сказал: — Мне нужен генерал Грот-Ровецкий.

— Но генерал Грот-Ровецкий арестован…

— Арестован? — Вукс отшатнулся к стене и взялся за шнур, идущий от телефонной розетки. — Надеюсь, пан полковник сможет заплатить за ремонт?

— Что такое?.. Что это значит, поручик?

— Это значит, что майор Вепш арестован так же, как и генерал Грот-Ровецкий! Это значит, что наш контакт прерывается! Это значит, что нас предали… И лично зная пана полковника, я пока его ни в чем не подозреваю, но если пан полковник выйдет раньше чем через двадцать минут, его ждет пуля!

Вукс прислушался к мягкой тишине просторной квартиры, потом резко шагнул в сторону и что было силы рванул телефонный шнур. Розетка с треском лопнула, куски штукатурки посыпались во все стороны, и, выскакивая в дверь мимо остолбеневшего хозяина, поручик еще успел увидеть торчащий из стены загнувшийся конец трубки Бермана[28]…

* * *

Крошечный городок Камень-Панский, затерявшийся в болотном Полесье, казалось, не изменился со времен Костюшко, и если бы не тридцатикилометровая узкоколейка, приспособленная для вывоза леса, то пожалуй, ничего б и не напоминало о времени. Однако Меланюку было сейчас не до исторических экскурсов. Присев на обочине, он старательно заколачивал вылезший из каблука гвоздь рукоятью подаренного Хюртгеном «парабеллума».