Переобуваясь, Петро для верности постучал пяткой о землю и, только выпрямившись, увидел, что забыл сунуть в кобуру так и оставшийся лежать на траве пистолет. Меланюк нагнулся, и едва рука ощутила тугую тяжесть «парабеллума», как невеселые мысли, последнее время не оставлявшие Петра, опять завертелись в голове.

То, что Хюртген сорвал его с насиженного места, еще как-то объяснить было можно, но вот приторная, неизвестно откуда взявшаяся любезность настораживала, порождая недоверие. И действительно, с чего это вдруг немцу сулить ему, Меланюку, какие-то особые блага? Но в полученном приказе ничего не обычного не было, и не измени Хюртген своего поведения, Петро ничего б и не заподозрил…

Гвоздь больше не мешал, и Меланюк неспешно зашагал дальше, к единственной городской достопримечательности — построенному перед войной двухэтажному Народному дому, на плоской крыше которого кто-то из шустрых хозяйчиков уже устроил ресторанную площадку.

На пустыре рядом с Домом, где обычно стояли подводы, нужного человека не было, и Петро, вздохнув, поднялся по заплеванной лестнице в ресторан. Оркестр играл «Полеское танго», и певец, тщедушный молодой человек в заношенной «тройке», сжав обе ладони в кулачок, пел проникновенным и неожиданно чистым голосом:

Все Полесье похмуре болото,

пив Полисся вода залила…

Только де ниде хутор самитний,

только де инде клаптик села…

Чтобы послушать музыку, Меланюк задержался у парапета, но едва он облокотился на облицовочный брус, как к нему подошел официант.

— Пана просят за столик…

Петро повернулся и, к своему удивлению, заметил за боковым столиком неизвестно как взявшегося здесь Пилюка. Меланюк отвалился от парапета и тяжело пошел поперек зала, прикидывая по дороге, за каким чертом объявился тут «друже Кобза»?

— Ты звидки взявся? — садясь, Петро зацепил сапогом ножку стола, и самогон в зеленоватой бутылке влажно заколыхался.

— Те ж саме й я тебе спитать хочу… — Пилюк взял бутылку и плеснул из нее по трети стакана. — Будь-мо, Петре!

— Будь-мо, друже… — Петро выпил и подцепил с блюдца кусок шинки. — А про те, чого я тут, спытай герра Хюртгена…

— А чого так? — удивился Пилюк.

— А того, що в тому монастири, що на въизди, зараз тюрьма, а мене там наглядачем приставлено… — Петро налил только себе и спросил: — А ты що, мене перевирять приехав?

— Не-е… — Пилюк открыто-дружески улыбнулся. — За тобой я, Петре… Прийшов час тоби кидать нимецьку службу… Зрозумив?

— А як же Хюртген? — Петро сделал вид, что колеблется.

— Та хай йому бис, тому Хюртгену! — отрезал Пилюк.

Где-то внизу, за парапетом, по булыжнику протарахтела подвода, и Петро сразу насторожился.

— Гаразд… Тильки тоди пить поки що ни до чого, в мене ж дила.

— Ясна річ… — Пилюк кивнул. — Владнай все, що треба, а ввечери обмиркуемо…

— Тоди до вечора, — Петро поднялся из-за столика, опять неловко громыхнул стулом и нетвердой походкой пересек зал…

Как он и ожидал, подвод у Народного дома прибавилось. Меланюк лениво окинул взглядом пустырь и, поплевывая по сторонам, как человек, которому спешить некуда, подошел к крайней упряжке.

— Эгей, вуйку, на Корольчукив хутор пидвезешь!

— Та я… — мужик полез пятерней в «потылыцю».

— Ну чого я… я? — бесцеремонно завалившись на подводу, Петро выругался. — Ну, холера б тебя взяла, я довго чекаты буду?

— Воля ваша… — нарочно цепляясь постолами за штыльвагу, выряженный мужиком капитан Усенко влез на сиденье.

Храпя и задирая головы, лошади с чавканьем вырвали колеса из грязи, железные шины загремели по булыжнику, боковая доска ткнула Петра под ребро, и он, подобрав ноги, завалился на солому. Через пару минут, когда подвода резво выкатилась через переезд узкоколейки на разъезженную дорогу, Меланюк приподнялся на локтях и, подминая плечом солому, ткнулся вознице в пояс.

— Товаришу капитан, разве ж можна було самому? Необережно…

Усенко полуобернулся и, блеснув озорной улыбкой, ответил:

— Сам же сообщил. Дело спешное, а пока курьер туда-обратно…

— То так… — Меланюк поглядел по сторонам. — Товаришу капитан, щось мени здається, кепське[29]дило…

— А что такое? — Усенко согнал улыбку и, подтянув вожжи, сбил лошадей с рыси на шаг.

— Пилюк по мене приехал, нибы до лясу забрать збирається. А я тут у мисьцевий тюрьми щось на зразок старшого наглядача…

Меланюк поглядел по сторонам и, благо подводу перестало трясти, отвалился спиной на боковину.

— Большое дело… — капитан тряхнул вожжами. — Обсудим…

— Тильки те ще не все. Мени тут сам Хюртген наказав буты, бо у тюрьми нибы-то английський шпиен сидит, и мени наказано слидкуваты, хто саме им цикавитись буде, и тильки самому Хюртгенови доповидать.

— Ну, нам английские шпионы вроде как ни к чему… — Усенко плюнул на дорогу и нахмурился.

— Звисно, що ни до чого… — Петро тяжело вздохнул. — Тильки я головного ще не сказав. Через те й вас вызвав. Товаришу капитан, за английського шпиена в тюрьме майор Вепш сидит…

— Что?! — от неожиданности Усенко чуть не осадил упряжку. — Дела-а… Вот теперь, я понимаю, помозговать придется…

Капитан прикрикнул на лошадей, и подвода, быстренько миновав крайние домики городишка, свернула с большака на идущую вкривь и вкось колею…

* * *

Из-за дамбы виднелись кроны деревьев вперемешку с черепичными кровлями, а выше них в голубое небо четко врезался силуэт замковой стены. Краем оборонительного рва поручик Вукс выбрался на задворки Епископского дома и остановился возле покосившегося забора.

Призывный свист заставил Вукса посмотреть в сторону. Совсем рядом, у стены мазанки, стояли двое: худой, заросший мужик и другой — почище, похожий на переодетого полицая. Чуть дальше из-за угла выглядывал задок добротной тележки на железном ходу.

Лицо мужика показалось Вуксу знакомым, и настороженно приглядываясь, поручик подошел ближе.

— Ну, я это… я… — худой мужик сделал шаг навстречу. — Не узнаешь что ли?

Только теперь, убедившись, что перед ним Усенко, Вукс ответил:

— Пану капитану обижаться не надо. Мы давно не виделись…

— Ладно, — Усенко кивком пригласил Вукса. — Отойдем в сторону.

Расположившись возле упрятанной под стеной тележки, Усенко достал закуску и бутыль с самогоном.

— Прошу, поручик, угощайтесь…

Вукс не заставил себя упрашивать. Некоторое время все трое молча закусывали, потом Усенко весело фыркнул и, явно для того, чтоб несколько разрядить обстановку, сказал: