Спиной я чувствовала, что соседи смотрят нам вслед. Как только мы скроемся из их поля зрения, как они – кто-то первый из них – выскажет свое подозрение, которое сейчас витает в воздухе на уровне призрачной догадки.

На границе лазейки мне захотелось обернуться. Я знала, что назад Ника вернется одна, что я уже никогда не увижу этот двор – ни завтра, ни послезавтра. Теперь девочка была моим проводником, с которым я в последний раз выйду за эту границу.

Я крепче сжала ее руку, и мы благополучно миновали дерево.

Вышли на шоссе, за которым находилась река. И ускорили шаги. Потом побежали – кто быстрее?! Обгоняя меня, Ника засмеялась…

Я невольно взглянула на часы: было десять утра.

Тедди остался дома.

Этот свидетель был немым от рождения…

…Мы лежали в траве на берегу реки и, закрыв глаза, ловили лицом солнце. Я задала вопрос, который до сих пор не давал мне покоя:

– Ника, зачем ты хотела непременно взять Тедди?

– Не знаю, – сказала она. – Просто так…

Я улыбнулась: вот откуда росли ноги моей интуиции. Домой ее гнала тревога, которую она не могла объяснить. У матери никогда не было таких предчувствий.

Странная девочка. Что я должна сейчас сделать? Ведь главное сделано: я, как курица, отвлекла цыпленка от опасности. Что же еще? Сейчас я немного продлила ее детство, в котором не будет смерти друга и предательства отца, не будет болезни и того затмения, которое поселилось в детском воображении как призрак «черного человека».

– Ника, сегодня я уеду, – сказала я, – далеко и надолго. Скорее всего, навсегда.

– Это обязательно? – спросила она.

– Это необходимо.

– Мы больше не увидимся?

– А нам и не нужно видеться. Просто будем знать, что мы, я и ты, есть. Ты это будешь знать наверняка.

Она расстроилась.

– С тобой остаются твои друзья – Ярик, Богдан Игоревич, – добавила я. – А впереди еще столько всего!

– Ты – волшебница? – оживилась она.

– Будем считать, что да. Я все о тебе знаю. А теперь ты дала мне возможность узнать больше. И я тебе очень благодарна. Даже не представляешь как!

– Ты говоришь непонятно, как и все взрослые… – грустно сказала она.

Я подумала, что стоит выложить ей всю правду – вот здесь и сейчас.

Предупредить.

Дать наставления.

Уберечь от ошибок.

Наплести со всех сторон по три короба соломки…

Возможно, научить драться.

Дать список «необходимой литературы». Рассказать, что тогда, в первый день нашей встречи, я потеряла на лестнице не пудреницу, а мобильник, и объяснить, что это такое. Прочитать лекцию о компьютере и Интернете. Намекнуть об отношениях с мужчинами, предупредить о последствиях. Предостеречь от алкоголя, случайных ночных машин, чрезмерной откровенности, романтизма и неоправданных надежд. Проинструктировать, за кого нужно голосовать на выборах.

Любопытная речь может получиться…

Мы лежали навзничь, взявшись за руки. Я смотрела на ее длинные, разбросанные по траве косы, худенькие в пятнах зеленки ноги, на длинные руки со смешными горбиками мышц. Старалась запомнить, ведь у меня не осталось ни одной фотографии именного из этого периода – на грани другой жизни.

Не сегодня-завтра родители начнут долгий процесс развода, а за ним не замедлит и остальное – разъезд, исчезновение Дымки, пьянство женщины-Весны, обрезанные косы, интернат…

Я покачала головой: «Сама, девочка… Сама!»

Ведь надо пройти много этапов, на которых тебе дают по носу, обманывают, травят, бьют, накрыв мокрым покрывалом, чтобы в тебе вызрела душа. Надо научиться «держать удар». Теперь я точно знаю: человека от общей массы отличает одно – умение держать удар.

«Сама, девочка, сама», – мысленно говорила я, сжимая ее маленькую теплую ладошку…

…Солнце начинало припекать.

– Пора, – сказала я.

Мы уже подходили к старому дереву, за которое я должна была сделать хотя бы несколько шагов, когда заметили, что под «грибком» стоит участковый милиционер в окружении соседей во главе с тетей Ниной.

Я даже услышала обрывок фразы, прозвучавший как раз в тот момент, когда мы вошли в арку:

– …и паспорт ее проверьте! Говорит, что из Прибалтики…

Я оказалась в ловушке: для того чтобы вернуться, мне необходимо сделать несколько шагов вперед, а потом – назад, за дерево. Но таким образом я могу попасть прямо в руки к участковому. А чтобы просто сбежать за пределы двора, в город, нужно потащить за собой Нику!

И действовать мгновенно!

Я пожала и отпустила руку девочки и, приветливо улыбаясь, сделала два медленных шага навстречу служителю Фемиды.

Два вперед. А потом три быстрых – назад!

Как в танце. Лишь бы только сработало!

За спиной прозвучали сдавленные крики и топот многих ног.

Я рванула изо всех сил и сразу же упала как подкошенная…

…Я ходила на это место дней пять.

Ни о чем не могла думать. Вот когда наступило настоящее безумие! Как заведенная, вставала в шесть утра, выходила, садилась в метро, в троллейбус, ехала. Топталась среди высоток, как в лесу.

Искала хотя бы намек на тот давний островок. Миллион раз, устроившись под старым деревом на корточках, восстанавливала в памяти свой последний взгляд – ТУДА, где сейчас возвышался «пентхаус» за встроенными гаражами. Как призрак, передо мной вставала кучка возбужденных соседей во главе с тетей Ниной и участковым в синей форме, сломанная машина, а в руке таяло последнее прикосновение детской ладошки, которую я выпустила из рук.

Откровенно говоря, только сейчас я начинала понимать, что произошло! Как говорится, потерявши – плачешь. Плакала не по прошлому. А по всем нереализованным возможностям. Вот глупая! Могла бы принести Нике всяких книжек – тех, за которыми ей вскоре придется ездить в лесополосу, где ими торговали спекулянты. Могла бы писать плакаты: «Свободу – (такому-то и такому)» и каждую ночь выставлять их перед зданием КГБ, все равно мне было куда бежать!

Могла бы на тринадцать дней стать Кассандрой и всем обо всем рассказать…

Принести Весне красивых тряпок – у меня их полный шкаф.

Обнадежить Богдана Игоревича насчет будущих событий в стране и лично – с его «подопечной».

Уговорить тетю Нину бить тревогу по поводу возвращения из армии ее единственного сына.

Не уверена, что все это было бы правильно и что я не оказалась бы за решеткой или в сумасшедшем доме и там, не имея доступа к лазейке, просто растворилась бы в воздухе, как сахар в воде.