– Богом клянусь, эта земля, которую я схватил своими руками, больше не ускользнет от нас! Она с этого дня принадлежит моей короне!..

Нормандские хронисты с этими словами Вильгельма Завоевателя связывают другой эпизод. Какой-то безвестный рыцарь во весь конский мах мчится к ближайшей неказистой хижине местного жителя, срывает с ее крыши пучок потемневшей от дождей соломы и, вернувшись назад, протянул этот соломенный пучок герцогу со словами:

– Сир, я ввожу ваше величество во владение Английским королевством!..

Шутка удалась на славу: раздался взрыв хохота еще только минуту назад встревоженных дурным предзнаменованием людей в воинском облачении. Герцогское воинство сразу как-то приободрилось, поверив в счастливую звезду предводителя. Груз суеверия был с них снят. Больше о дурном знаке, явившемся на песчаном берегу, не говорилось и не вспоминалось…

Прибывшие с войском через море землекопы, плотники и кузнецы (тоже наемные) сразу взялись за привычную для них работу. Они стали собирать привезенные башни и устанавливать их на указанные герцогом возвышенные места. То есть инженерная подготовка вторжения поражала воображение современников: завоеватели возили за собой разобранные укрепления нечасто.

Что касается этих башен, то в хрониках того времени они часто называются «замками», сотворенными из дерева. Думается, что, с одной стороны, это не соответствует определению рыцарского или иного замка. С другой стороны, их возведение свидетельствовало о продуманности десантной операции на вражеском берегу, и авантюрой здесь «не пахло». И с третьей стороны, придавало вес предусмотрительности герцога Вильгельма.

Все это также говорило о серьезности намерений предводителя нормандцев: фортификацию своего времени он знал отменно. Полководческие дарования его заключали в себя и умение вести крепостную войну. Она состояла не только из способностей штурмовать и защищать города-крепости и рыцарские замки, но и использовать в полевых сражениях всевозможные укрепления, возводимые из дерева, земли и камня. Один грозный вид их на поле битвы давал хорошие шансы на победу.

Те певенсийские (или гастингские) башни нормандцев могли устрашать противника, остужать его атакующий пыл только одним своим видом. И хотя башни с их гарнизонами из лучников в войне за Англию «участия не приняли», они своим грозным видом вселяли в герцогское воинство известную долю уверенности в себе и своем военном вожде. Талант всегда ценился у завоевателей разных эпох и народов.

В таком деле из великих исторических личностей переусердствовал только Чингисхан, у которого имелся огромный штат китайских инженеров и потрясающее число всевозможных осадных орудий и сооружений. Но об инженерном и осадном искусстве завоевателя Чингисхана и китайцев честолюбивый правитель Нормандии каких-либо знаний иметь не мог.

В месте высадки нормандцы и их союзники поспешили укрепиться в походном лагере у Гастингса. Под таким названием он вошел в историю. В таком лагере, больше напоминавшем полевую крепость, можно было не только складировать военную добычу, отдохнуть от ее неустанных поисков, но и в случае неудачи отсидеться за крепостными валами, рвами и палисадами (частоколами). Благо лесов в округе нашлось вполне достаточно, а земля каменистой не была, и легко поддавалась лопате и мотыге.

После начала устройства укрепленного лагеря у Певенси герцог Вильгельм I разослал во все стороны (но недалеко) конные отряды, которые стали грабить окрестности в поисках провианта и фуража. Угрозой оружия отбиралось все ценное, что могло представлять собой военную добычу на чужой земле. Окрестные селения опустошались самым нещадным образом. Найденный на пастбищах и в деревнях скот угонялся. Дело не обходилось без кровавых схваток и убийств мирных жителей.

История сохранила имя одного из самых удачливых командиров отрядов фуражиров. Это был рыцарь Вадард, вассал аббатства Фекан. Он в большом числе пригонял в походный лагерь быков, баранов, крестьянских лошадей, привозил забитую домашнюю птицу. Все это шло в котлы нормандцев и наемников.

Местное население грабилось не только для того, чтобы прокормить войско, но и для устрашения англосаксов. Селения сжигались: спустя двадцать лет двенадцать деревень в округе Гастингса так и не поднялись из развалин. То есть ущерб, нанесенный им нормандцами, оказался равным смертному приговору.

Все награбленное, в том числе провиант, свозилось в береговой лагерь, над которым грозно возвышались три сторожевые башни с дозорными наверху. Они наблюдали дорогу из Лондона и ее окрестности, по которой ожидался подход королевской армии Гарольда Саксонца. Но дорога продолжала пустовать на всем протяжении видимости.

Считается (по ряду источников), что герцог сразу же разослал по дорогам дозорные конные отряды. Сам Вильгельм во главе небольшого отряда конных рыцарей провел разведку местности или, как сейчас говорят, ее рекогносцировку. Он хотел знать, где подошедший противник может устроить свой лагерь, где может состояться битва, что могут дать ему дороги близ Певенси, и многое другое, что в начале войны может интересовать большого военачальника. Та рекогносцировка навела его на мысль пойти на городок Гастингс, стоявший на дороге, ведущий к Лондону.

Такая предусмотрительность давала лучшую характеристику его полководческим способностям. Тогда еще не было подробных географических карт и других творений топографического искусства. Поэтому очень многие решения на ведение боевых действий принимались, как говорится, «на собственный глаз».

Глазомер же, как показали прежние войны владельца Нормандии, был отменным, схватывающим на поле брани многое из того, что могло повлиять на ход боя. К тому же он, по всей видимости, или не имел надежных проводников и «встречающих» из числа местных жителей, или просто не доверял им в качестве проводников и колонновожатых.

Исследователи достаточно единодушно заключат, что в первые дни вторжения Вильгельм Завоеватель вел себя предельно осторожно и старался не испытывать судьбу. Его армия держалась вблизи Певенсийской бухты, где на якорях у самого берега стояла судовая армада. Капитаны судов пока не получали разрешения ни под каким предлогом покинуть «переполненную» бухту. Да и к тому же хозяева кораблей всех рангов, их команды ожидали обещанного вознаграждения.

Рыцарские отряды нормандцев и французов появились в окрестностях города Гастингса. Герцог, человек опытный в делах военных, лично инструктировал старших таких отрядов. Он приказывал им при появлении войска короля английского возвращаться к лагерю, не ввязываясь в схватки с англосаксами. Одновременно ставились задачи по сбору (конфискации) любого провианта.

В те дни на побережье стояла жаркая погода, которая изнуряла людей и лошадей. Особенно тяжело приходилось конникам, которых постоянно рассылали в разъезды по окрестным дорогам и тропам.

Такие объезды округи совершал и сам герцог. Хронисты приводят случай, когда его отряд из двух с половиной десятков рыцарей (по другому источнику – всего двенадцать конников) оказался в болотистой местности. Жара стояла такая, что нормандцы сняли свои доспехи, которые несли на себе, оставшись в одних рубашках. Один из спутников Вильгельма, Гильом Фиц-Осберн до того выбился из сил, что герцог был вынужден нести свои и его доспехи (кольчугу) до самого Гастингса. К тому же нормандцам в том случае «из-за плохих дорог» пришлось спешиться: ноги коней с всадниками вязли в болоте.