Когда я прихожу, то замечаю, что ресторан невероятно романтичен: декоративные растения и листья, свисающие с потолка, лампы с теплым светом, свечи на столе.

Я сажусь за столик на одну персону, и официант называет мне фирменные блюда. Я размышляю о трюфельном супе, когда слышу, как кто-то говорит: «Я буду трюфельный суп». Я смотрю направо и вижу женщину, очень похожую на меня, которая тоже ест в одиночестве. Затем она заказывает карпаччо из говядины, и я понимаю, что у нее американский акцент.

Я гляжу на свечи и растения. Парочка за соседним столиком держится за руки и смотрит друг другу в глаза. Большая группа людей на другом конце комнаты громко смеется. Они замолкают, а затем снова раздается смех.

Я готовлюсь к тому, что собираюсь сделать.

– А откуда вы? – кричу я женщине, сидящей за соседним столиком.

Я стала своей матерью. Ну вот, это уже случилось. Меня толкнули на край одиночества, и я сдалась. Женщина вздрагивает и смотрит на меня.

– Чикаго, – говорит она.

– Вы путешествуете одна? – спрашиваю я.

– Ага, – звучит ответ. Она берет в руки кусок хлеба.

Я оглядываю ресторан, группы людей, романтические пары. Я могу сидеть здесь и смотреть в свой телефон или сидеть рядом с ней и смотреть в телефон к ней. Или я могу выбрать быть открытой.

– Хотите поужинать со мной? – спрашиваю я, указывая на свой столик.

– Оу… давайте, – говорит она.

Я понимаю, что, учитывая расстояние между нами, я поставила ее в такое положение, когда сказать нет – более мучительный выбор. Следующие 30 секунд даются ей очень неловко, когда она переносит сумки с покупками, тарелку, стакан и сумочку к моему столику. Венгерские официанты наблюдают за происходящим.

Она садится напротив меня.

– Я Джесс, – говорю я, вставая и протягивая руку.

– Я Венди, – представляется она, беря меня за руку.

– Я Марк, – вставляет официант рядом с нами.

– А я – Лукас! – говорит другой.

Они пожимают руки, смеются, а потом дают друг другу пять.

Круто.

Венди, моя подруга по ужину (новая лучшая подруга?), сначала приехала в Будапешт, затем поедет в Вену и потом в Баварию. Она предпочитает путешествовать одна, потому что в прошлом была обременена партнерами по путешествиям, которые не хотели исследовать достопримечательности или есть местную еду. Я пыталась поставить себя на ее место – путешествия в одиночку редки, драгоценны и дают ей огромную свободу делать все, что она хочет.

Мне хочется спросить у нее: «Но разве тебя не поражает разрушительное одиночество, которое заставляет делать такие вещи, как плакать над куском торта?» Но я только что познакомилась с Венди, это наше первая встреча, и я занята тем, что запихиваю в рот бесплатный хлеб, который принес официант. Затем я пожираю свои ребрышки и картошку – мою первую приличную еду с тех пор, как я приехала в эту страну.

Венди только что поступила в медицинскую школу, и я чувствую себя так, будто мой отец подослал ее в качестве примера. Мой коварный доппельгенгер, который исследовал все в Будапеште до мелочей.

Официант приносит счет и говорит:

– У вас появилась новая подруга! Я никогда не видел, чтобы такое происходило здесь.

Он даже не представляет, что могут сделать с человеком плохой торт и одинокий день.

Еще Энико порекомендовала паб, так что я приглашаю Венди пойти со мной. Мы болтаем, бродя по улицам старого города, и постепенно я ощущаю, что чувство бесцельности, которое мучило меня весь день, ускользает. В компании Венди я чувствую себя как-то увереннее – здесь, в этом времени и месте. Не такой потерянной. Словно я существую.

Я бы спросила Венди, не поражает ли ее разрушительное одиночество, заставляющее рыдать над сухим тортом, но слишком занята поглощением своей первой с приезда нормальной пищи.

Паб больше похож на десять баров в одном: с несколькими залами, расположенными на двух этажах. В каждом звучит разная музыка – европоп, джаз, группа Oasis.

Szimpla Kert – это руин-паб, так что кажется, что он очень старый, но это не так. Венди настаивает, чтобы мы заказали палинку, традиционный венгерский напиток (у меня появилась подруга, которая заказывает шоты!). Бармен протягивает нам прозрачные цветные рюмки с алкоголем. Я опустошаю свой шот и чувствую, как жар алкоголя мгновенно приливает к моим щекам. Я вздрагиваю и вместо этого заказываю сидр. К черту традиции.

Мы с Венди бродим вокруг и устраиваемся в зале, где женщина играет на пианино песню «Memory» из мюзикла «Кошки». Мы сидим в половине сломанной ванны и смотрим на группу европейцев (непонятно, откуда они, но они светловолосые, уверенные в себе, и у всех мужчин длинные волосы), курящих кальян. Старые разрушенные стены позади них украшены ужасающим и сумасшедшим: обезглавленная кукла, старые школьные портреты безымянных 12-летних детей, оловянные тарелки, детские горшки, картины серых кошек, слинки. Все это почему-то кажется совершенно нормальным.

Венди рассказывает о своей работе лаборанта в Чикаго. Я слушаю ее, чувствуя смутную привязанность к ней, этой женщине, которая вывела меня из одиночества и сопроводила в этот милый бар.

Венди говорит, что завтракала в кафе New York Palace, но боится, что это будет слишком скучно для меня.

– Потому что ты живешь в Лондоне и наверняка все время питаешься во дворцах, – говорит она.

Пускай она остается при своем мнении.

Я рассказываю ей, что она обязательно должна сходить в купальни Геллерта, где я испытала неожиданный момент блаженства в голубом открытом бассейне. Там я плавала под деревьями, в редком состоянии дзена. Приятно обмениваться туристическими советами с кем-то, кого я встретила в дороге.

В поисках туалета я случайно захожу в мужской, убегаю оттуда, а затем натыкаюсь на компанию британцев, празднующих мальчишник. Обходя их, я растворяюсь в толпе, которая толкает меня в зал, где играет песня в стиле европоп, которая исполняется не по годам развитым девичьим голосом.

Когда я наконец возвращаюсь к нашей ванне, Венди говорит, что готова идти домой. Я задаюсь вопросом, должна ли остаться и попытаться познакомиться с новыми людьми, но замечаю, что на моем телефоне только 8 % зарядки, а я понятия не имею, как вернуться в отель.

Я в 10 вечера в самом оживленном баре Будапешта. Разве это не идеальное время для приключений? Да, но это еще и идеальное время для убийства. Несмотря на совет Чарльза, я все еще думаю об этом. Даже после всего, что я сделала в этом году, я не чувствую себя комфортно, подходя к незнакомцам в барах ночью в одиночку.

По пути мы с Венди проходим мимо продовольственного рынка, и я останавливаюсь, чтобы купить лангош, традиционную венгерскую лепешку. Это, по сути, жареное во фритюре хлебное тесто, покрытое изрядной порцией сметаны и тертым белым сыром. Он больше, чем мое лицо.