Я могла бы отметить, что со спорами и пари у Фасулаки как-то не складывается, но присутствие Тэрона (которому, по всей видимости, понятнее не стало) останавливало даже эффективнее, чем возможные последствия проигрыша Димитриса. Не хватало ещё объясняться перед полуэльфом за не подобающее леди поведение!

— Это не земля движется, — переформулировал Фасулаки, — это воздушный пузырь в относительно мягкой породе. Должно быть, профессор что-то намудрил с давлением воздуха по краям каверны, поэтому магия земли и не позволяет ощутить, кто внутри. Но если профессор отвлечется и потеряет контроль над пузырем…

— То того, кто внутри, погребет заживо, — безжалостно заключил Тэрон и скрестил руки на груди.

А я невесело подумала о том, что азарт, возможно, не только мое слабое место.

— М-да, — вынужденно согласился Фасулаки после паузы. — Вообще-то я мог бы перехватить контроль над каверной…

— Мог бы, — кивнула я, — но единственное, что можно доказать этим путем, — это что профессор Биант придумал революционный способ использования магии воздуха и скрыл его от широкой общественности, на что имел полное право. А вот если он таким же образом скрыл от поиска Хемайон, — внезапно осенило меня, — то и в самом деле имеет смысл перехватить контроль, только не над этой конкретной каверной!

— Под его домом никаких пустот не было, — покачал головой Фасулаки.

— Значит, имеет смысл проследить, куда приведет эта каверна, — с энтузиазмом заметила я, — на месте похитителя я бы тоже не стала держать пленницу прямо у себя дома. А вот если там, куда направляется эта каверна, обнаружится что-то подозрительное, тогда мы и будем отвлекать внимание профессора.

— Только не говори, что тоже хочешь, чтобы я затопил чей-то подвал, — взмолился Тэрон, жалобно заломив брови.

— Ну, я могла бы что-нибудь поджечь, — с сомнением протянула я, — но если мы ошиблись, и профессор Биант не имеет никакого отношения к пропавшим девушкам, то затопленный подвал представляется мне меньшим злом.

Несколько секунд Тэрон молчал, растерянно рассматривая мое лицо, как будто от этого в происходящем могло появиться чуточку больше смысла. Потом обречённо вздохнул и взъерошил волосы так, что из-под кудряшек выглянуло одно ухо — решительно-красное и остроконечное, так что вокруг нас мгновенно образовалось пустое пространство: эльфы по-прежнему не пользовались народной любовью.

— Так, — срывающимся голосом произнес Тэрон и дёрнул ухом. — Во-первых, я хочу знать от и до, что происходит и во что ты хочешь, чтобы я впутался. А во-вторых, каким образом ты намерена подавать мне знак, если и в самом деле понадобится затопить профессору подвал?..

Движущаяся пустота окончательно утвердила нас в подозрениях, когда вместо дома правой руки мэра вдруг снова свернула в сторону окраины — только уже северной, самой глухой и неприятной. Чисто выметенная брусчатка главных улиц сменилась пыльной колеей с заросшими обочинами, аккуратные особнячки зажиточных горожан — хлипкими хибарами, выдающими бедную деревеньку, поглощенную разрастающимся городом. Местные жители, похоже, и сами были не в восторге от своего района: чем дальше от центра, тем чаще встречались заброшенные дома с наглухо заколоченными окнами. Никакого наружного освещения здесь не было, и надвигающиеся сумерки делали улочку особенно неуютной, превращая разлапистые придорожные кусты в силуэты сказочных чудищ. Я сама вцепилась в руку Фасулаки, как наивная очарованная пансионерка, хотя никакой нужды в игре на публику уже не было: прохожие будто испарились с наступлением темноты.

Кажется, именно на нежелание обывателей рисковать, разгуливая по полузаброшенной окраине, и был расчет. Каверна свернула в один из темных дворов, вынудив нас нырнуть в подворотню, проследовала до покосившегося домика в беспорядочных зарослях бугенвиллеи… и исчезла.

Фасулаки проворно оттащил меня подальше от окон и приложил палец к губам, но я и сама догадалась не приставать с расспросами — только до крови прикусила губу, когда он выпустил мою руку и скользнул к двери — совершенно беззвучно.

А вот дверь открылась с душераздирающим скрипом. Похоже, ей не пользовались уже очень давно.

Фасулаки обречённо зажмурился. Внутри что-то громыхнуло, и дальнейшего развития событий я дожидаться не стала — выпустила вверх настолько высокий столб пламени, насколько смогла.

Получилось даже лучше, чем я ожидала. Вокруг кустов заплясали густые, черные тени; рыжеватые лучи прорвались сквозь щели в досках, которыми были заколочены окна, и наполнили дом огненными отсветами. Потом они погасли, и над заброшенной улочкой повисла звенящая тишина.

Несколько мучительно долгих мгновений ничего не происходило. Я даже оглянулась, прикидывая, был ли виден огонь с противоположной окраины, хотя прекрасно понимала, что такой столб и в Эджине не пропустили бы. Секундное промедление стоило мне львиной доли зрелища: что сделал Фасулаки, я так и не поняла.

Зато в следующее мгновение мирная лиловая бугенвиллея вдруг пришла в движение: проломила доски цветущими ветвями, как плетью палача, и запустила их внутрь, разрастаясь с противоестественной, магической скоростью. Не прошло и минуты, как весь дом оказался заполнен листвой, и откуда-то из подвала раздался отчаянный крик.

К моему нескрываемому злорадству — мужской.

— Хемайон! — позабыв обо всяких манерах, завопила я и выскочила из кустов, неприлично высоко подобрав юбки. — Хемайон!

Наверное, я бы попыталась прорваться в дом, невзирая на разбушевавшуюся бугенвиллею, но тут же угодила в объятия к Фасулаки.

— Тихо, — выдохнул он мне на ухо и сильнее сжал руки, когда я дернулась от неожиданности, пытаясь вырваться на волю. — Не надо тебе это видеть. Сейчас я вытащу Хемайон наружу, только успокойся!

Легко сказать! Я стиснула зубы и призвала на помощь весь свой опыт выживания в «Серебряном колокольчике», чтобы суметь сдержанно кивнуть и замереть в излишне тесных объятиях, без слов намекая, что они неуместны. О спокойствии речи точно не шло, но, по крайней мере, не путаться под ногами я уже могла.

Фасулаки помедлил и разжал руки. Я тут же покрылась мурашками, но отвлеклась на неприятную земную дрожь под ногами и едва не вцепилась в Димитриса уже сама.

Посреди двора разверзлась большая яма. Бугенвиллея потеснилась, одновременно укрепляя корнями ее свод.

— Миз Самарас! — позвал Фасулаки и сунулся в лаз. — Это Димитрис, я сейчас спущусь, чтобы помочь вам выбраться! — окончание фразы донеслось до меня уже приглушённым.

А вот испуганный плач земная толща заглушить уже не смогла. Я сжала кулаки, чтобы не вспыхнуть от беспомощной злости: разбираться с похитителями — дело жандармов, а не разгневанных вольнослушательниц, но до чего же хотелось поджечь этот ужасный дом! Превратить в пепел само воспоминание об этом дне, заставить исчезнуть саму мысль, что кто-то мог поступить вот так с беззащитной девушкой!..

Неизвестно, чем бы закончилась эта моя вспышка, но тут из лаза показалась Хемайон — заплаканная, растрёпанная, в разорванном и почему-то мокром насквозь бальном платье — и без промедления бросилась мне на шею, не прекращая всхлипывать. Я обняла ее в ответ, с нарастающей тревогой ощущая, как подрагивает ее спина под безнадежно испорченным нарядом, и едва успела отскочить в сторону.