— Уехать бы с глаз долой. Торговлишкой тихо заняться.

— Нет, Костька! Нет! На кой дьявол нам тихая жизнь? — глаза у Тимошки светились озорством и печалью. — Я привык с царями говорить, с царского стола есть, с царского стола пить.

— Дорого нам станет это питье и еда!

— Ладно! — согласился Тимошка. — Натешу душу, насмеюсь — уедем. На пустое место ехать — наскучаешься без крыши над головой. Приготовить надобно крышу.

Князь Прозоровский прислал к Тимошке своего подьячего. Подьячий явился к Ивану Выговскому, требуя разрешения на арест вора.

Выговский сделал вид, что он Анкудинову недруг.

— Как на исповеди скажу, — говорил он подьячему, — гетман на вора кручиноват. К себе его не пускает. Запретил давать ему подводы и корм. Да и казаки смотрят на вора косо. Помнят, что в былые времена от таких смуты случались, проливались крови многие… А выдать приказ на арест Тимошки без позволения гетмана не смею.

5

Тимошка принял подьячего князя Прозоровского в доме, который был даден ему в Чигирине для постоя. Подьячий был высок ростом, голубоглаз, улыбчат — открытая душа.

Письмо князя тоже было сама ласка: государь-де велел принять в Путивле и в Москву отпустить.

— Рад я к великому государю в Москву ехать, — сказал Тимошка. — Соберусь вот только. Дай мне три дня сроку. Исповедаюсь, причащусь, тогда и поедем.

— Не на смерть ведь едешь! — удивился подьячий.

— Не на смерть? — спросил Тимошка и посмотрел на подьячего с такой болью, что у того кончики ушей заалели.

Тимошка больше подьячего не держал и как будто и впрямь собрался в дорогу. В церковь ходил, исповедался и причастился. На третий день позвал подьячего к себе.

Тот вошел в комнату и обрадовался: сундук перевязанный стоит.

Блудливая радость замутила чистые глаза его. Выпили вина за государево здоровье, за здоровье гетмана.

— Давай за мое здоровье выпьем! — предложил Тимошка.

— С великой радостью! — подьячий и глазом не моргнул.

— А скажи ты мне, — спросил Тимошка, — не зарежешь ли ты меня по дороге?

— Господи! Слова-то какие ты говоришь несуразные! — искренне изумился государев человек. — Езжай без всякого опасения. Колокольным звоном велено встречать тебя в Путивле.

— Колокольным звоном? — Тимошка мрачнел на глазах. — С мудрыми я мудрый, с князьями — князь, с простыми — простой, а с изменниками государевыми и с моими недругами рассудит меня сабля.

— Не пойму я тебя, — сказал подьячий. — У тебя сто перемен на час.

— Так вот тебе еще одна перемена! — закричал Тимошка. — Не поеду с тобой и Костьку не пущу. Шлют ко мне, как к простому человеку. Если государь меня пожаловал, так пусть грамоту его именную ко мне, князю Шуйскому, привезут. Да пришлют человека не из Путивля, а из Москвы, да пять человек из Вологды, да пять человек из Перми, которые знают, кто я и каков. А теперь ступай. Недосуг мне!

От копыт путивльского коня след еще теплый был, как прискакал конь московский.

Тимошка, одетый казаком, заехал во двор, где остановился москаль.

— Есть чего для продажи?

— А что надобно?

— Надобно то, чего у вас есть, а у нас нет.

— Рыбий зуб есть. Только по карману ли тебе? — с сомнением посмотрел посольский ярыжка на простоватый кунтуш Тимошки.

— Это моржовые клыки, что ли? Диковинка. Пожалуй, раскошелюсь. А можно и на обмен! Хочешь турецкий ковер? Раковины есть большие, с индийских морей. — И как бы между прочим спросил: — Кто приехал-то?

— Царев посол. Унковский.

— Был у нас Унковский.

— У вас Григорий был, а теперь Василий приехал.

— Приходи ко мне на двор с товаром, — предложил Тимошка, объяснил, как найти его, и поехал к Ивану Выговскому.

Выговский Анкудинова жаловал.

Тимошка давно уже смекнул, отчего это великие визири и даже великие государи не гонят его тотчас со двора прочь, но кормят, поят и даже деньги дают. Тимошку держали про запас, как держат в доме вещь ненужную, надеясь, однако, что когда-нибудь и она будет пригодной.

Выговского весьма интересовали Тимошкины связи с Римом. Быть казачьим министром — все равно что на бочке с порохом сидеть. Выговский был смел сесть на жуткую эту бочку, но взлетать вместе с нею он не собирался.

— Опять за твоей головой! — сказал генеральный писарь, улыбаясь раннему гостю. — Уж ты об этом, наверное, раньше меня узнал.

— Никогда не думал, что в Москве могут так прытко дела решать, — поморщился Тимошка, поглаживая рукой шею.

— Гетман тебя не выдаст, — сказал Выговский. — Но ведь и капля камень точит. Ради дружбы чего не сделаешь, а гетману не терпится опутать себя московской петлей.

— Что ты мне посоветуешь, пан писарь?

— Я дам тебе письмо к венгерскому князю Ракоци. Два письма. Одно к самому Ракоци, а другое отвезешь шведской королеве.

— Рад служить за доброту вашу, за щедрую хлеб-соль.

В кабинет генерального писаря вошел есаул Лученко.

— Московский посол к тебе идет, пан писарь.

Тимошка торопливо встал.

— Проводи князя Шуйского задним двором, — сказал Выговский есаулу.

6

Посол московского царя привез Выговскому за особую его службу особое жалованье сибирскими соболями.

Показывая расположение к Москве, добиваясь ее доверия, генеральный писарь передавал царским послам наитайнейшие письма и грамоты от хана, короля, киевского воеводы… Совершал он это в глубочайшей тайне, о которой знал только один человек — Хмельницкий.

Посол, поговорив о многих делах, спросил Выговского, отдадут ли ему Тимошку-вора?

— Этот вор всем надоел, — сказал Выговский. — Боюсь, что государь и великий князь Алексей Михайлович будет кручиноват на гетмана, если он заупрямится и не пошлет с тобою вора.

— Истинно так! — сказал посол.

— Я постараюсь склонить гетмана к той мысли, что нам придется выбирать между дружбой с царем и дружбой с Тимошкой.

— Истинно так! — обрадовался Унковский.

Тимошка согласился встретиться с послом в церкви.

Явился Тимошка в церковь в середине молебна, прошел мимо посла, не поклонясь, встал на левом клиросе. Молебен отпели, но Тимошка с клироса не уходил, ждал, когда посол сам к нему подойдет. Унковский не выдержал, послал к упрямцу своего подьячего. Тимошка, уважив просьбу, сошел с клироса и, подойдя к Унковскому, поклонился ему и хотел идти прочь.

— Постой! Поговорить мне с тобой надо!

— Поговори! — разрешил Тимошка и, обратясь к попам, попросил их всех выйти из церкви. Послу сказал: — Верно, я не царя Василия сын, а его дочери. В Смуту ее казаки взяли, а потом она за моим отцом была.

Унковский сердито потряс бородой:

— У государя царя Василия Ивановича всея Русии детей не бывало!

— Мой отец был наместником Перми, Оквода и Усть-Выми!

— Это когда же?

— При