вашу милость. Уж вы сможете умягчить сердце короля. Люди устали от войны. Всем нужен мир, а мира — нет.

— Ради мира я готов пожертвовать десятком лет своей жизни. — Адам Кисель напустил на себя торжественности. — Мы же русские, гетман. Нам ли желать погибели тысячам и тысячам собратьев и сестер. Каждая стычка уносит жизни. Ах, если бы полковники, сотники, генералиссимусы думали о том, что их военный успех — это всего лишь убийство людей.

— Напомнили! — встрепенулся Богдан. — Как раз перед вами прибыл ко мне кальницкий полковник Богун с вестями. С вашего соизволения я хотел бы послушать его. А то ваша милость за порог — и все наши добрые дела потребуют перемены.

Красивый, как сама украинская ночь, Богун вошел в комнату, увидал воеводу, и словно молния просекла лицо гневом.

— Говори! — сказал гетман.

— Дозволь лучше показать.

— Ну, показывай.

Адам Кисель вдруг понял: гетман не готовил сюрприза.

Богун отворил дверь:

— Путь их всех введут сюда.

Держась правою рукою за плечо впередистоящего, гуськом вошли и заняли всю комнату двадцать слепцов.

— Мудренко! — ахнул Богдан, вскакивая, да так, что гул уронил. — Мудренко!

Обнял казака. Обнял того, кто рядом с ним стоял.

— Кто надругался?

— Потоцкий, — ответил Мудренко. — Помоги, Богдан, людям. Старый гетман свирепствует. На тебя зол, а душит простых крестьян.

Хмельницкий гневно повернулся к Адаму Киселю.

— Прости меня, пан воевода. Недосуг мне речи с тобой говорить. И уезжай-ка от греха подальше.

8

Вся казацкая сила пришла в движение.

Против Потоцкого стал Данила Нечай с сорока тысячами запорожцев. Его милость коронный гетман только усы свои жевал, глядя, как на Молдавию, на его союзника, катит черным валом нашествие.

Напрасно господарь Василий Лупу слал гонцов к польскому королю. Ян Казимир выражал полную поддержку, но… в письмах. Выступить против хана король никак не мог, он дорожил союзом с Крымом, а союз этот только-только налаживался.

На крик о спасении отозвался один польный гетман Мартын Калиновский. У него семь тысяч доброго войска, и он готов защитить господаря от разбоя Хмельницкого. За помощь старик Калиновский не требовал денег или каких-то привилегий. Он хотел только, чтобы Василий Лупу отдал за него свою младшую дочь Роксанду. Род Калиновских — великий род. Разве он не ровня роду Лупу? Господарь на это письмо не ответил.

Понимая, что разорительного нашествия не избежать, и, уже заботясь не о защите государства, но о своем собственном благополучии, он послал в Истамбул доверенного человека.

Сидя на княжеском престоле, добиваясь от польского короля шляхетского звания, он в глубочайшей тайне даже от близких и родных людей продолжал заниматься ростовщичеством.

Василий Лупу знал: не государственный ум — талисман его долголетия на шатком престоле Молдавии.

За сто последних лет взбиралось на золотое княжеское место никак не меньше трех дюжин ловких людей. Воистину ловких, трое-четверо из них усаживались на это место трижды, целая дюжина — дважды, но только он один, Василий Лупу, вот уже почти двадцать лет был несменяем. У него были деньги, и он знал, кто и сколько стоит в Истамбуле.

Пришла пора раскошелиться в очередной раз.

Если Хмельницкий ведет татар, значит, разрешение на этот набег дано в Истамбуле и самим султаном. Значит, султан гневается на господаря, значит, он может продать фирман на управление Молдавией кому-либо из сторонников Матея Бессараба. Охотники царствовать всегда сыщутся.

— Денег не жалеть! — приказал Василий Лупу своему человеку.

У Порты были твердые принципы: прав тот, кто больше платит, достойнее тот, кто больше платит.

Платили господари, расплачивался народ.

9

Тимош и его армия вторглись в пределы Молдавии. Полковник прилуцкий Носач, полковник полтавский Пушкаренко со своими полками, отряд запорожцев во главе с Дорошенко, сыном кошевого атамана, шли по Бессарабии, через Лопушну на Яссы.

Во главе татарского двадцатитысячного войска, подчиненного Тимошу, стоял калга, второе лицо после хана в иерархии Крымского царства. Татары ворвались в Молдавию с севера. Растекаясь по стране, они двигались на Сучаву и оттуда к Яссам.

Сам Богдан Хмельницкий с казачьими полками и с татарской конницей нуреддина — третьего по значимости человека в Крыму — наблюдал за вторжением, раскинув лагерь за Днестром у Ямполя.

Тимош смотрел, как бьется, погибает в луже оса. Он не поленился спешиться, отломил с куста ветку, подал утопающей, но у бедной осы не оставалось сил принять помощь. Тогда Тимош погнал осу вместе с водой к берегу лужи, подцепил, перенес на сухое место.

Золотистые усики, брюшко с желто-зелеными полосками. Прозрачные крылья…

«Эта обыкновенная оса нарядней любого боярина и самого Лупу», — подумал Тимош.

Он на корточках ждал, пока спасенное им насекомое обсохнет. Терпения у него хватило. Оса наконец поползла, подняла крылья, улетела.

Тимош улыбнулся.

Встал, положил руку на седло, поглядел на Яссы.

С горы город был как на ладони.

Сюда, на гору, долетали крики людей, пахло дымом, хотя горело не больше дюжины домов. Жгли тех, кто оказывал сопротивление.

Давно ли Тимош мучительно потел и краснел, стыдясь своей неуклюжести, стоя в церквях этого города, сидя за праздничными столами самого Лупу и его ближайших бояр?

Он попытался вспомнить лицо Роксанды. И не вспомнил. Ах да! Розовые пальчики. Рука у княжны была как снег, а кончики пальцев розовые Она дотронулась рукой до уха, поправляя серьгу. Ухо княжны тоже поразило: оно было подобно созданию искусного ювелира.

— Ну что? — спросил Тимош подъехавшего Федоренко, неотлучного своего товарища.

— А что? Город наш. Лупу в лес убежал.

— Может, послать кого за ним?

— А зачем? В лесу долго не насидишь. Сам милости запросит.

— И то правда, — сказал Тимош. — О Роксанде спрашивал пленных?

— Спрашивал. Роксанду и жену свою старый лис в Сучаву отправил, но говорили мне, что в Сучаве их тоже нет. Утекли к Радзивиллу.

— Ладно, — сказал Тимош. — Поехали в город.

— Митрополит нас ждет. С церковью гетман ссориться не велел.

— Ученый он больно, этот Варлаам.

Федоренко развел руками: что, мол, поделаешь.

— Ладно! — Тимош прыгнул в седло. — Поехали к святым отцам. Думал, на войну иду, а вместо сечи — божеские наставления.

Ненадежным было войско у Лупу, не захотело за господаря постоять, разбежалось. Тимош чувствовал себя обманутым. Впервые имел он власть над большой армией, а воевать было не с кем.

10

Господарь Василий Лупу сидел на бочонке вина под большим дубом, который, однако, ничем не выделялся среди других дубов старого буковинского леса.

По лицу его бродила усмешка. Одет, как всегда, богато и красиво, на поляне — ковер. На ковре великолепная посуда и царская еда. Казалось, ничего