и сам воздух колебались от движения знамен, вносимых в залу. Перед алтарем, в короне и в боевых доспехах, стоял король Ян Казимир, с ним рядом королева Мария. За ними сонм всех высших чинов Речи Посполитой.

По окончании торжественного молебна прибывший из Рима папский легат опоясал короля освященным в соборе Святого Петра мечом, королеве поднес золотую розу, а королевскому хорунжию Александру Конецпольскому — священную хоругвь. Была зачитана грамота папы, который отпускал грехи всем, кто примет участие в походе на казаков. Королю папа присваивал титул «Защитник веры».

— Какая изумительная роза! — шепнула королева Мария Яну Казимиру, показывая свою награду.

— Увы! Это единственное золото, на которое расщедрился римский папа! — Король улыбался, но это была заученная улыбка.

После церемонии король и королева показались войску.

Гремел салют. Воины были счастливы.

Может быть, со времен Сигизмунда Вазы Польша не знала такого единения, такой готовности идти на врага и победить.

Прощаясь с королевой, Ян Казимир сказал ей:

— Я, кажется, сделал все, что было в моих силах, для успеха.

Он откинул голову, задумался. К хану было отправлено тайное посольство. Король был готов платить и платить, лишь бы хан был в дружбе с Польшей. Тайные агенты отправились на Украину привести в действие весь механизм уготованного предательства. Пора обладателям тайных привилеев вспомнить, кому они служат.

— Да, я сделал все, что мог! — повторил король с уверенностью.

Королева сияла улыбкой, она была воинственной королевой.

Через несколько лет, во время шведского нашествия она будет разъезжать по воинским частям, поднимая дух отчаявшихся, а под Варшавой, во время яростного обстрела, выйдет из кареты и отдаст своих лошадей, чтобы солдаты отвезли в безопасное место пушки. Сама же будет сидеть на барабане, наблюдая за стрельбой батареи.

У короля было только одно сомнение: он не решался выбрать человека, которому можно было доверить общее командование. Коронный гетман Николай Потоцкий нес на себе груз прежних тяжких поражений. Когда-то он не сумел распорядиться двадцатью тысячами жолнеров, так стоило ли отдать под командование гетмана сто тысяч?

Народ хотел видеть во главе войска князя Иеремию. И король склонялся к тому, чтобы вручить армию во власть железного Вишневецкого. Подготавливая почву для такого важного акта, Ян Казимир присвоил князю звание фельдмаршала… И услышал ропот придворной знати.

Оставалось одно: командовать войсками самому.

Местом сбора посполитого рушения был объявлен город Сокаль.

2

Война приближалась в семимильных сапогах, а в Чигирине вздумали играть свадьбу: Хмельницкий выдал младшую любимую дочь Екатерину за Данилу Выговского.

Данила был под стать брату умен, а красотою среди Выговских он был первый. Да в красоте ли дело? Шил кафтан Богдан навек. Род Выговских в Войске Запорожском был на самом верху, Богдан видел все возрастающую его силу. Выкорчевать Выговских было не за что, опору в них Богдан находил, оставалось одно средство сделать этот могущественный клан вполне своим — нужно было с ним породниться. Вот и сыграли свадьбу. Перед самой войной сыграли.

Хмельницкий уезжал из дому на заре. Пани Елена — розовая от молодости, златокудрая, будто русалка, душистая, как июньский луг, теплая, добрая, милая, в легком платье, в легких сандалиях, вся солнечный ветер и счастье — обняла Богдана. Расшалясь, не отпускала от себя.

— Пора мне! — сказал он ей. — Скалиться будут мои жеребцы: совсем гетман разнежился под боком у своей красавицы.

Обвила Богдана за шею: руки, как сама розовоперстая заря.

— Сердечко-то как стучит! — растрогался Богдан.

— Гетман! Что бы ни случилось, знай! На самом дне моего сердца был и будешь ты.

— Что за речи?! — Богдан подхватил жену на руки, поднял, как ребенка, и сделал широкий круг по горнице. — Не знаю, где такое место, чтоб тебя достойно было? Рядом с солнцем остается посадить.

Он поцеловал ее. Опустил на ноги, но она на ноги стать не захотела, скользнула по телу мужа на пол. Заплакала.

Богдан совсем смутился.

— Ты вот что, Елена! Ты тоже знай: два у меня талисмана. Один талисман — Тимош: он талисман моих надежд, а второй талисман — ты. Ты — жизнь! Единственная моя радость!

Нагнулся, поднял Елену, как малую дивчинку, поцеловал в мокрый нос, положил в постель, одеялом закрыл.

— Поехал, казак!

3

Восемьдесят тысяч сабель набралось в тот раз под бунчуком гетмана. Однако он не торопился напасть на польский табор. Ждал хана.

Ислам Гирей опять завел было разговор о походе на Москву, но получил фирман падишаха Турции идти на помощь Хмельницкому.

Докатывались тревожные вести из Литвы: Януш Радзивилл готовился ударить с севера на Киев. Богдан решил предупредить нападение и отправил в Литву татар Караш-мурзы.

Караш-мурза потребовал денег, и Богдан послал из своего лагеря в Чигирин Тимоша, чтобы тот привез из казачьей казны бочонки с деньгами.

В эти же дни собралась в Чигирин пани Мыльская.

Ее сын Павел вместе с Дейнеками и другими казаками отправился на службу к гетману. Вот тогда-то и вкатилась в Горобцы кадушка в шароварах. У кадушки этой нашлась грамотка: Горобцы и земля окрест отписывались будто бы на имя пана Тетери, человека, состоящего при самом Хмельницком. Истинность грамотки подкрепляли шестеро казаков. Казаки принялись ходить по хатам, собирая оброк для нового хозяина, но пани Мыльская вспомнила былое, зарядила пистолеты, взгромоздилась на коня и такую пальбу затеяла над головой пана-кадушки, что тот бежал вместе с казаками из Горобцов, боясь даже оглянуться.

Пани Мыльская, однако, не успокоилась и поехала в Чигирин требовать у казачьих писарей объяснения.

Словно каша кипела. Весь Чигирин был на улице. Носились с криками дети. Трубили в трубы глашатаи. Одни бабы хохотали, другие заходились в слезах. Смерть на погляденье — сатанинский праздник. Людям он не в страх, ибо такие праздники — ладан для безобразия души.

— Что у вас? — спросила пани Мыльская пожилую казачку.

— Беда, матушка! Молодой Хмель мачеху свою казнит.

Охваченная непонятным предчувствием, пани Мыльская пошла за толпой, а когда опамятовалась: с чего это ей на казнь глазеть? — выбраться из толпы не могла.

Потоки людей, как струи в реке, крутились вокруг белых, только что отесанных столбов. На высокий помост под столбы выпихнули снизу двоих, женщину и мужчину.

— Хеленка! — оборвалось у пани Мыльской сердце. — Хеленка!

И от этого вылетевшего ненароком словечка пани Мыльскую затрясло, забило. Палачи сорвали одежды с Хеленки и с мужчины, который был с нею на помосте, прикрутили их друг к другу веревками, и вот уже качались они высоко над людьми, вниз головою.

И еще пани Мыльская видела: стоял там, закаменев, черный