— Ничуть, — возразил лекарь, — Если ты обратишь внимание, то везде, где он появлялся — начинался хаос. Возможно он и преследовал какие-то свои цели, однако это не отменяло того факта, что он нёс его за собой. Деммерворт, перевал, Вестгард. Но стоило ему покинуть отряд и в Риверграссе ситуация разрешилась более-менее благополучно, если не считать с дюжину убитых селян.

Хм. А в этом что-то, да есть. Конечно весь тот трындец, что сопровождал нас по дороге, мог иметь и куда более прозаическое объяснение. Но всё-таки.

Я открыл было рот, чтобы ответить Вернону, но меня перебил Алвур.

— Знаете, у меня от ваших заумных речей уже голова пухнет и кулаки начинают чесаться, — проворчал лучник, — Так что засуньте пока свои энергии в свои же зады. Неохота мне слушать всю эту муть. Того и гляди сделаешься таким же херовым умником и не успеешь оглянуться, как обнаружишь себя на костре с подпаленными пятками. Давайте лучше побыстрее шевелить лаптями. Чтоб поскорее оказаться под крышей, с тёплой тарелкой под носом и холодной кружкой в руке.

Спорить с ним никто не стал. Все действительно смертельно устали и хотели лишь двух вещей: пожрать и поскорее завалиться спать, отложив все накопившиеся проблемы до утра. Да и обсуждать такие вопросы лучше и впрямь на свежую голову.

Патрули стражи нас останавливали ещё дважды. Правда теперь обходилось без препирательств с ними. Я просто махал у солдат перед носом бумажкой с печатью Альрейна и мы тут же двигались дальше. Путь до алых врат прошёл в тяжелом молчании.

Двор пустовал. Все уже давно собрались под крышей. Из полуоткрытой двери корчмы на улицу долетали мелодичные звуки лютни, переплетаясь с переливчатым, весьма приятным и подозрительно знакомым голосом.

— Куда его? — поинтересовался Алвор, усталым взглядом окидывая площадку двора, — Не тащить же в корчму это месиво.

— Отнесите в хлев и заприте его накрепко, — приказал я, — Дадут боги — крикуны сегодня или не выползут из под земли или найдут себе добычу попроще.

Стрелок и Одрик кивнули и тут же направились к конюшням. Вернон посмотрел на меня. Я на него. Мы поняли друг друга без слов и молча направились ко входу в корчму, осторожно неся полуживого Освальда. Пришло время закончить этот проклятый день. Он и так получился слишком уж длинным.

Глава 20

«Судьба солдата»

В главном зале корчмы было людно. Под низким, потемневшим от копоти потолком, собрался почти весь отряд, и ещё несколько залётных забулдыг, расположившихся за дальним столиком. Несмотря на это, в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием очага, приятно-тягучими переливами лютни, да ласкающим слух голосом. До боли знакомым голосом.

Она сидела на небольшом резном стуле посреди зала. Сидела и пела, прикрыв глаза и полностью погрузившись в процесс. Пальцы сами собой порхали над грифом лютни.

В стране далёкой, безмятежной,

При блеске утренней росы,

Придёшь ко мне рассветом нежным,

Уж не тая своей красы.

Одета девушка была куда скромнее, чем утром. Платье застёгнуто по самое горло. Разрез сбоку исчез под хитросплетением изумрудно-зелёных шнурков. Волосы заплетены в аккуратную косу, какую носили по местному обычаю замужние дамы. Похоже, утреннее представление предназначалось исключительно для моих глаз.

Когда за нами закрылась дверь, Айлин, не переставая петь подняла голову. Нашла взглядом меня. И улыбнулась одними уголками глаз. Однако в следующий момент её голос дрогнул, а пальцы извлекли из инструмента резанувшую слух, фальшивую ноту. Увидела кровь, в которой я успел перемазаться, пока волок изуродованное тело Годфри. Я вымученно улыбнулся и покачал головой, пытаясь всем своим видом показать, что всё в порядке. Получилось не очень. Пальцы девушки вновь выбили фальшивую ноту. Она опустила взгляд, сосредоточив своё внимание на инструменте и продолжила песню.

Рассвет раскроет наши души,

Объятья солнцем опалит,

И уж ничто их не разрушит,

Никто уж нас не разлучит.

Двое парней, встали, подошли к нам. Подхватили потерявшего сознание десятника и не сговариваясь потащили его к проходу в гостиничное крыло. Там в одной из комнат Вернон оборудовал себе нечто вроде операционной. Лекарь тоже последовал за ними не говоря ни слова. Я же немного постоял, ища взглядом свободное место. Потом подсел к сержанту, расположившемуся за одним из дальних столиков. Видел он в гордом одиночестве, лениво ковыряя ложкой давно остывший ужин и размышляя о чём-то своём.

— Как прогулка? — криво ухмыльнулся он, смерив меня встревоженным, но в то же время слегка насмешливым взглядом.

— Дерьмово, — ответил я, усаживаясь поудобнее и жестом подманивая к себе одну из трактирных девок, сновавшую меж столов с небольшим подносом в руках.

— Если вы вернулись живыми, значит не так уж и дерьмово, — сержант пожал плечами и взял с подноса одну из кружек.

— Мне чего-нибудь пожрать и выпить, — бросил я трактирной девке, — Пожрать — горячего, выпить — того, что не пьянит.

Та коротко кивнула и тут же с опаской покосилась в сторону Айлин. Однако девушка не обращала на неё никакого внимания, вновь полностью отдав себя инструменту и песне.

Но что-то вдруг переменилось,

Запахло дымом факелов,

Наше укрытье окружила,

Толпа озлобленных воров.

— Не все вернулись живыми, — мрачно бросил я, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, — Усталость давала о себе знать, — Мы…

В этот момент моего плеча осторожно коснулась чья-то рука. Передо мной стояла одна из девок, присоединившихся к отряду в Вестгарде. Низенькая, темноволосая, с чуть полноватым лицом, весьма внушительным бюстом, обтянутым тугим шнурованным корсетом из грубой ткани. Её серые глаза встревоженно впились в меня. Некоторое время она молчала, то ли боясь задать свой вопрос, то ли опасаясь услышать на него ответ. Впрочем, озвучивать его не было никакой необходимости. Я уже догадался о чём именно она хочет спросить.

— Сожалею, — слова нождаком скребли глотку, так и норовя застрять в ней. Встать поперёк, уцепившись за стенки, лишь бы не вылетать из моего рта, — И соболезную. Он погиб в бою.

Губы женщины задрожали. В уголках глаз сверкнули искорки подступающих слёз.

— Могу лишь утешить тем, — голос был холодным и отстранённым. В нём то и дело проскальзывали металлические нотки. Это говорил не я, а кто-то другой. Кто-то у кого внутри не сжималось всё от горечи, позора и злости. Кто-то, кому было плевать и на