болезнях, что, с его точки зрения, она до сих пор сговорена. Малыша Джону бросало в пот, если Лиша с ним просто здоровалась.

Недолго ей осталось ходить в ученицах. Семь лет и один день казались вечностью, но пролетели незаметно, и свобода была не за горами. Лиша каждый день навещала больных и обращалась за советом к Бруне только в самых сложных случаях. Бруна заслужила покой.

«Герцогу важно, чтобы травницы чаще принимали роды, чем хоронили, — сказала Бруна в первый же день. — Но ты сосредоточься на всем остальном, и через год жители Лесорубовой Лощины не смогут без тебя обходиться».

Так и вышло. Бруна повсюду таскала за собой ученицу, не обращая внимания на протесты пациентов. Лиша заботилась о половине местных женщин, когда они были беременны, а другой половине варила яблуневый чай, и вскоре они прониклись к ней уважением и без стеснения жаловались на свои недомогания.

И все же она оставалась чужой. Женщины считали ее невидимкой, выбалтывали ей секреты, словно подушке.

«Ты и есть невидимка, — сказала Бруна, когда Лиша осмелилась пожаловаться. — Их поведение — не твоя забота, твое дело — их здоровье. Надела передник с карманами — сохраняй спокойствие, что бы ни услышала. Травнице нужно, чтобы ей доверяли, а доверие не достается даром. Держи при себе их секреты, если только на карту не поставлена жизнь человека».

Лиша прикусила язык, и женщины начали ей доверять. За ними потянулись мужчины, часто понукаемые женами, но передник держал их на расстоянии. Лиша видела почти всех местных мужиков голыми, но ни с одним не была близка; и хотя женщины превозносили ее до небес и осыпали подарками, ей некому было поведать свои собственные секреты.

И все же, несмотря ни на что, последние семь лет Лиша была куда счастливее, чем предыдущие тринадцать. Мир Бруны оказался намного больше, чем мир, уготованный матерью. Лиша испытывала скорбь, когда навеки закрывала кому-то глаза, и радость, когда вытаскивала ребенка из чрева матери и крепко шлепала, добиваясь первого крика.

Скоро ее ученичество закончится и Бруна окончательно отойдет от дел. Послушать старуху, так она недолго после этого проживет. Мысль о смерти наставницы страшила Лишу.

Бруна — ее щит и копье, ее несокрушимая защита от города. Как ей жить без защиты? Лиша не умела властвовать, как Бруна, отдавать приказы и колотить глупцов палкой. К тому же без Бруны кто заговорит с ней как с живым человеком, а не травницей? Кто вытрет ей слезы и поддержит в минуту сомнения? Ведь сомнение разрушает доверие. Людям нужно видеть уверенность лекаря.

В глубине души ее волновало кое-что еще. Лесорубова Лощина стала ей тесна. Двери, которые распахнули перед ней уроки Бруны, оказалось не так просто закрыть. Лиша постоянно думала о том, как много еще не знает. Без Бруны ее путешествию придет конец.

Она вошла в дом и увидела Бруну за столом.

— Доброе утро. Знала бы, что ты встанешь так рано, заварила бы чай, прежде чем отправиться на огород.

Она поставила корзинку и взглянула на огонь. Чайник пыхтел и готов был вот-вот закипеть.

— Я стара, — проворчала Бруна, — но не настолько слепа и увечна, чтобы не заварить чертов чай.

— Ну конечно. — Лиша поцеловала старуху в щеку. — Тебе только топором с лесорубами размахивать.

Бруна поморщилась. Лиша засмеялась и достала крупу для каши.

За прошедшие годы язык Бруны ничуть не затупился, но Лиша редко обращала на это внимание. За ворчанием старухи скрывалось доброе сердце, и девушка платила ей той же монетой.

— Ты сегодня ни свет ни заря, — заметила Бруна за завтраком. — Еще воняет демонами.

— Только ты можешь сидеть среди свежих цветов и жаловаться на вонь, — парировала Лиша. Она расставила по хижине душистые букеты.

— Не меняй тему.

— Вечером прибыл вестник. Я слышала рог.

— Перед самым закатом, — проворчала Бруна и сплюнула на пол. — Сорвиголова.

— Бруна! — возмутилась Лиша. — Я же просила не плеваться в доме!

Карга уставилась на нее сощуренными слезящимися глазами.

— Ты назвала мой дом потрясным и сказала, что я могу делать в нем все, что пожелаю, — напомнила она.

Лиша нахмурилась:

— Разве?

— Точно-точно. Ты ведь умнее, чем люди думают при виде твоих сисек. — Бруна отхлебнула чай.

Лиша изобразила притворное негодование, но старуха выкидывала фокусы и похлеще. Бруна делала и говорила что хотела, ей был никто не указ.

— Стало быть, ты вскочила с утра пораньше из-за вестника, — протянула Бруна. — Надеюсь, он красив? Как его зовут? Это тот, который смотрит на тебя собачьими глазами?

Лиша криво улыбнулась:

— Скорее, волчьими.

— Тоже неплохо! — хмыкнула старуха и хлопнула Лишу по колену.

Лиша покачала головой и встала, чтобы убрать со стола.

— Как его зовут? — не унималась Бруна.

— Дело не в этом.

— Я слишком стара для твоих отговорок. Как его зовут?

— Марик, — закатила глаза Лиша.

— Заварить тебе яблуневый чай для визита юного Марика?

— Всех интересует только одно! Мне нравится с ним разговаривать. Ничего больше.

— Я же не слепая и вижу, что у парня на уме далеко не разговоры.

— Неужели? — Лиша скрестила руки на груди. — Сколько пальцев я показываю?

Бруна фыркнула:

— Ни одного. — Она даже не обернулась. — Я прожила достаточно, чтобы знать этот трюк. И про то, что вестник Маверик не смотрит тебе в глаза, когда вы разговариваете.

— Его зовут Марик, — повторила Лиша, — и он смотрит мне в глаза.

— Разве что если сиськи плохо видно.

— Ты невыносима, — выдохнула Лиша.

— Не стесняйся. Будь у меня такие сиськи, я бы тоже ими трясла.

— Я ими не трясу! — крикнула Лиша, но Бруна только загоготала.

Невдалеке прогудел рог.

— Это наверняка твой мастер Марик. Бегом наряжаться!

— Дело не в этом! — повторила Лиша.

Бруна отмахнулась:

— Я на всякий случай поставлю чай.

Лиша бросила в старуху тряпкой, показала язык и метнулась к двери.

Поджидая вестника на крыльце, она невольно улыбалась. Бруна не меньше Элоны хотела, чтобы Лиша нашла себе мужчину, но старую перечницу заботило одно — счастье Лиши, и девушка любила наставницу всем сердцем. И все же, несмотря на старухины подначки, Лишу больше интересовали письма в сумке Марика, чем его волчьи глаза.

С юных лет она с нетерпением ждала приезда вестников. Лесорубова Лощина была невелика, зато стояла на пути между тремя крупными городами и дюжиной деревушек. Дерево Лощины и бумага Эрни высоко ценились в округе.

Вестники посещали Лощину не реже двух раз в месяц. Большинство писем они оставляли у Смитта, но Эрни и Бруну навещали лично и часто дожидались ответа. Бруна переписывалась с травницами в Форте Райзон