Вообще, держать у порога — это моветон, впрочем, скорость, с которой слуга исполнял обязанности, и быстрое решение не позволили перейти рамки, определяющие правила хорошего тона.

Мы шли в комнату, где уже ждал Карамзин, делали это чинно, может даже несколько высокомерно. Но я же оскорблён, не могу иначе. Не приду же к Николаю Михайловичу с просьбой: давайте проведём дуэль, ну, пожалуйста⁈ Нет, тут уместны решительность и требовательность, иначе ещё до дуэли можно прослыть трусом, несмотря на то, что сам и бросаю вызов.

— Господа, — после нашего восшествия в большую комнату, где находились четыре человека: две женщины и двое мужчин, первым заговорил Алексей Александрович Плещеев. — Вы заявили о том, что пришли в мой дом с вопросом чести. Я слушаю.

— Моё имя Михаил Михайлович Сперанский. Господин Плещеев, был бы рад познакомится с вами при иных обстоятельствах, но, увы… — я посмотрел на Карамзина. — Господин Карамзин, имею честь вызвать вас на дуэль. Я требую сатисфакции. Не думаю, что причины, по коим я это делаю, стоит знать дамам.

— Отчего же, господин выскочка! — взъярился Карамзин. — Причиной может быть ваша зависть? Неужели моя статья про ваши скромные способности, как стихосложителя, подвигли вас бросить вызов?

Что? И такая статья есть? Не отследил, упущение. Ну же, гнида этот Карамзин! Он действительно дурак? Ну, не может же человек в здравом уме и доброй памяти критиковать гимн Российской империи, я не говорю о том, что «мои» стихи — это проверенные временем шедевры великих авторов. Или там, в статье, типа того, что всё дерьмо, и лишь гимн мне удался? Но сам напросился. Я ведь не хотел опорочить имя Карамзина перед его второй пассией, Елизаветой Протасовой. Думал, что она после всё узнает, а у Карамзина будет время задурить голову Лизоньке.

— За то, что вы меня оскорбили, да ещё и при дамах, наша дуэль не сможет обойтись без крови. Впрочем, об этом договариваться секундантам, — жёстко, со злым взглядом исподлобья, говорил я. — Речь идёт о чести дамы. Имя её Аннета Мария Милле, она дочь французского дворянина Каспара Милле, вынужденного заниматься ювелирным промыслом. Каспар — человек, который не может отстоять честь дочери, у него падучая, но я не потерплю насилия над дамой.

Карамзин поник головой. Было видно, что он переживает за то, что, якобы, изнасиловал и избил Аннету. Но после того, как этот деятель назвал меня «выскочкой», не оставалось сомнений и угрызений совести. Только топить Карамзина, жёстко, по уши в грязь! А после, может быть, я сам выйду на него и предложу написать Историю Государства Российского.

— Мы можем поговорить наедине? — спросил Карамзин.

— Не находите, сударь, что после всех слов мы более не можем ни о чём говорить. Я вынужден был вами объяснять причину вызова уважаемым мной господам и дамам, — сказал я, всё же желая рассказать суть обвинений.

А для этого нужно чрезмерное любопытство женщин.

— Вы пришли в наш дом, чтобы бросить вызов, — подала голос хозяйка дома. — Объяснитесь, сударь… Нет, Николай Михайлович, вы можете объяснить? Речь идёт о каком-то насилии? Разве вы можете это допустить?

— Я действительно обидел даму, имя которой произнёс господин Сперанский. И, да, я принимаю вызов! — сказал Карамзин и попросил хозяина дома быть его секундантом.

Лизонька ахнула. У них же любовь вроде бы как. Написанное Карамзиным сентиментальное произведение «Бедная Лиза», как некоторые утверждали, посвящено Елизавете Протасовой. И теперь её светлый человечек, литературный гений, оказывается обидел девушку, да так, что и сам признал, и вызов на дуэль принял. Тут, безусловно, было нечто ужасное.

— Вы уверены, Михаил Михайлович? — даже забывшись, что мы так и не перешли на разговор по имени-отчеству, спросил поручик Контаков, когда мы уже вышли из дома Протасовых-Плещеевых. — Мне господин Карамзин показался человеком чести.

— Снасильничать дворянку? Разбить её лицо кулаками, сломать рёбра? Принуждать к соитию? Это честный дворянин? Так вы думаете, поручик? — наседал я на Контакова.

— Так вы же не говорили, в чём дело, — засмущался гвардейский офицер.

Нельзя силой брать женщину, для гвардейца так вообще такое — табу, несмываемый позор. Тут оговориться нужно, что речь идёт о благородных. Вот завоевать сердце прелестницы, на худой, очень худой случай, так и доступную любовь оплатить, но не силой брать женщину. О том, чтобы бить даму, речи быть не может, по крайней мере в публичном пространстве, а там, наедине, только Бог знает, что творится.

За три дня до назначенной дуэли я оформил завещание, где прописал, что всё мое имущество, как и доли в предприятиях, отойдут в созданный мной тут же фонд, из которого государство может построить образовательное или лечебное заведение. Пусть это пока сумма небольшая, но даже имение позволит открыть одну, а то и две лекарни. Нет, я не собирался умирать. Это было бы глупо. Однако, дуэли в России — это слишком непредсказуемая вещь. Недаром даже классик Лев Николаевич Толстой описывал победу в дуэли абсолютно неприспособленного к мужским забавам графа Пьера Безухова, где он серьёзно ранил матёрого вояку-гвардейца.

Дуэльные пистолеты покупаются непосредственно для каждой дуэли. Они не могут быть пристреленными, если из пистолета хоть раз стреляли — он уже не пригоден к дуэли. Мало того, так это ещё не всегда качественные гладкоствольные пистоли. Так почти уравновешиваются шансы дуэлянтов, когда один — отличный стрелок, а другой только знает, как держать пистолет, и то не всегда.

Была у меня надежда и на другое. По заказу у одного портного в Петербурге мне пошили замечательную рубаху, там было четыре слоя отличного шёлка, между которыми проложен войлок. Ещё в будущем я читал, что в конце XIX века подобная одежда считалась пуленепробиваемой. Не могу сказать за достоверность этих выводов, но дуэльные пистолеты маломощные и, по крайней мере, одетым в такую рубашку у меня появлялось больше шансов выжить при ранении. А также для обслуживания дуэли был нанят один из лучших хирургов Москвы.

И вот мы приехали на окраину Первопрестольной в небольшой лесок. Там было немало полянок, пригодных для того, чтобы сражаться. Ах, да, мы всё-таки будем стреляться. Это выбор Николая Михайловича. Пусть он и был гвардейцем, однако, видимо, не уделял должного времени тренировкам со шпагами или саблей. Не думаю, что Карамзин решил дать мне больше шансов, выбрав пистолеты. То, что я занимался фехтованием, могут