подраться, но лишь под веселье, когда не нужно беречь каждую крупицу сил, когда не идёт кругом голова от близости края мира. Чудом сам не напоролся на короткий нож – такими кожевники кроят дублёные шкуры; вцепился что было сил в чужие холодные пальцы, отнял оружие. Враг будто бы вовсе его не видел. Белыми безумными глазами глядел он на Ергола, рвался к волхву, сыпал беспорядочными проклятиями.

– Всё ты!.. Ты, пёсий хвост… Ты продал… Ты прятаться прибёг… Твоя вина… Бережёшься теперь… Не уйти тебе!..

Митар попробовал глянуть ему в глаза, приказать угомониться – не вышло. Видать, из одиноких… Ергол велел не брать их с собою – они и сами шагнуть могут… Если безумец убьёт волхва, им конец. Митар потащил его прочь; тот не стронулся с места – невиданную силу вложила ярость в тщедушное тело.

– Что тебе теперь? – негромко сказал из-за спины наставник. – Нынче уж всё одно. Или жить, или помирать.

Что он?.. Митар оглянулся, замешкался на миг – и тут же пленник вырвался из его рук, бросился на волхва, как был, с голыми руками. Ергол отшатнулся в страхе, едва не упал; сил в нём после шага через черту и назад совсем не осталось. Нет, не должно ему умирать! Кому угодно, да не ему… Нож лежал в ладони, как влитой. И замахиваться-то не пришлось толком… Митар знал, что сейчас будет, и ничуть не боялся. Без дара живут, и с чужою кровью на руках – живут. Им бы жить, а остальное уж перетерпят…

Брызнула тёмная горячая кровь, до самой земли протопила рыхлый снег. Вокруг глухо загудели чужие голоса, засуетились испуганные, измученные люди. Плакальщик глядел на Митара неживыми синими глазами, молча качал головой. Холод продрал до костей. Всё теперь. Нечего бояться. Митар крепче сжал нож: вдруг сгодится ещё, вдруг придётся снова…

– Пошли, – бесцветным голосом сказал где-то рядом Ергол. – Уходить надо.

Уходить надо… Уходить… Митар встал у межи, заступил путь сгрудившимся беглецам. Заслонил собою наставника.

– Руки покажи! – прикрикнул он на дрожащую от страха и холода женщину. Лишь когда раскрыла она пустые ладони, позволил пройти. – Все показывайте, да поживее! Рукава закатывайте! За голенищем-то что у тебя?..

Пришли ещё люди. Видать, справились как-то со степняками. Все, кто мог, повели беглецов к холодной черте; Митар приглядывал лишь за теми, кто шёл с Ерголом. Сам уходил последним, с каким-то незнакомым одиноким. Тот, бедняга, совсем измотался, вернулся из одного лишь упрямства. Митар, перешагнув край мира, ничего не почувствовал; его цену платил за него провожатый. Едва отойдя от черты, бросился искать наставника. Нашёл целым и невредимым, прошептал короткую молитву богам в благодарность.

– Выходит, всё? – тихо спросил он, пытаясь заглянуть Ерголу в лицо. – Выбрались? Теперь жить будем?

Наставник лишь глянул мимо него и ничего не сказал.

***

В тесном кабинетике новоиспечённого главы группы оперативного реагирования было очень светло и очень душно – в противовес невнятной серой хмари за окном. Верховский терпел; в конце концов, преть – не мёрзнуть, а к холоду он по старой памяти относился без восторга. Пышущий здоровьем Витька расстегнул воротник форменной рубашки и шумно пыхтел, словно пытался выдышать из комнатёнки остатки воздуха. Ерёменко, пару недель назад сменивший погоны на майорские, сдержанно улыбнулся подчинённым и словно невзначай задвинул под лоток для бумаг подписанный какой-то важной шишкой приказ.

– Вить, открыть окошко?

– Не-е-е, продует, – отмахнулся Щукин, надувая покрасневшие щёки. – Вот весело-то будет на вызовы носиться с соплями по ветру…

– Ты, Дим, лучше говори поскорей, чего хотел, – посоветовал Верховский, сдержанно улыбаясь. – Уйдём – всем сразу легче станет.

Ерёменко бросил на него быстрый настороженный взгляд, но не стал комментировать. А жаль; любопытно, насколько командира изменило новое назначение. В безопасности который месяц царит сумбур, насквозь пронизанный трудноуловимыми начальственными намерениями. Даже интересно, по чьему это недосмотру до сих пор не вышвырнули вон его, Верховского, неблагонадёжную персону.

– Вы, ребят, с новым шефом уже пересекались? – спросил Ерёменко в лад раздумьям подчинённого. – Не на общих собраниях, а лично?

– Где ж с ним пересечёшься? Занят, небось, по уши, – Витька простодушно пожал плечами.

Ерёменко молча перевёл взгляд на Верховского. Пришлось отвечать.

– Один раз поговорили. Неформально, в коридоре столкнулись. Полгода назад уже, наверное.

И, леший побери, это был не самый приятный разговор в его жизни. Страшномордый, битый жизнью бывший контролёр отлично умел одним взглядом вынимать из собеседника душу. Вроде ничего особенного тогда не спросил – имя, звание, доволен ли службой, чего бы хотел в дальнейшем – а чувство было, как после допроса. Пойми теперь, что думать по этому поводу.

– Ясно, – Ерёменко выпрямился в кресле. – Ну, на группы нас разделили, теперь вот за личный состав взялись. Меняется всё…

Ага, вот оно что. Исправили недосмотр – будут выгонять. Витьку-то зачем позвали, интересно? Предупредить, чтобы впредь не тащил с улицы в отдел всякую шантрапу?.. Ерёменко взял из лотка две тонкие непрозрачные папки и по очереди коснулся сердито мерцающих печатей. Верховский взял ту, что предназначалась ему. Сверху лежал приказ, украшенный горделивыми эмблемами Управы и магбезопасности. Солидный столбик подписей в самом низу листа – от самого Ерёменко до какой-то бонзы из Магсовета. Верховский поискал взглядом слово «уволить»; не нашёл, зато обнаружил «с учётом заслуг», «представить ко внеочередному повышению в звании» и «лейтенант». Ещё раз изучил документ. Фамилия – его, подвоха никакого не видно. Это-то и плохо. Если не видно – значит, подвох там на редкость хитрый.

–