– Принесите воды, – командует Оскар. – И побыстрее.

Лечить воспалённую кожу всегда больно. Галл здоровой рукой зажимает себе рот, не давая вырваться хриплым стонам, пока Оскар льёт воду на обожжённую руку.

– Надо промыть как следует, вычистить из ранок щёлок, – поясняет он. – Прости, Галл. Я знаю, тебе очень больно. Потерпи ещё чуть-чуть, – ласково уговаривает он.

Наконец мы заматываем руку Галл чистыми бинтами.

– Галл, как тебе такое пришло в голову? – спрашивает Фенн. – Ты что, решила сделать себе настоящие метки?

– Нет. Не совсем. Просто хотела, чтобы рисунок остался на моей коже хоть на несколько дней.

– Ты немного ошиблась – взяла золу, а я рисовала углём, – поясняю я.

– Здесь всё так плохо, – тихо объясняет Галл, захлёбываясь словами. – И мне хотелось почувствовать себя как в прошлый раз в лесу – легко, свободно… забыть обо всём.

– Галл! – Фенн хватает её за плечи, как будто собираясь встряхнуть. – Ты ни в чём не виновата.

– Я всех подвела, Фенн. Как Обель. И пока я в городе, проклятие не исчезнет, – тихо всхлипывает Галл.

– Да, я знаю. Мне тоже не по себе, – сквозь зубы признаётся Фенн. – Люди уцепятся за любой предлог. Им подавай козла отпущения. Многие заявляют, что не станут воевать, пока Галл не искупит свои грехи.

Галл плачет, уронив голову на руки. Разве можно заставить её снова войти в озеро ради чьих-то глупых предрассудков? Ни за что! Я вдруг вспоминаю Сану, её горячее дыхание на моей шее, её слова: «Мы пойдём сквозь огонь, Леора!» Что же я видела во сне?..

– Идём! Надо кое-что проверить, – шёпотом приглашаю я всех за собой.

Набрасываю шаль и веду друзей на улицу, не обращая внимания на их недоверчивые взгляды. Двери Дома старейшин не заперты, и я мысленно возношу благодарность доверчивым жителям города. Фенн захватил фонарь, и в его свете мы оглядываем Комнату памяти. Мне нужен ящик, который Сана задвинула в угол на верхней полке. Стараясь не шуметь, я достаю его и опускаю на стол.

– Что на тебя нашло? – спрашивает Фенн.

– Я хочу узнать правду. И вам, кстати, это тоже не помешает. – Ещё минута, и я откину крышку. – Мне кажется, я знаю, что мы сейчас увидим.

Замочек щёлкает, и я поднимаю крышку. Ящик забит скомканной чёрной тканью. «Пусть Фенн сам посмотрит», – проносится у меня в голове, и я придвигаю к нему ящик. Фенн вытаскивает свёрток и взвешивает его в руке.

– Что это? – шепчет он и медленно разворачивает ткань.

Что-то тяжёлое и блестящее с глухим стуком падает на стол. Чёрная рукоятка, серебристое лезвие в рыжеватых пятнах засохшей крови… Будто в кошмарном сне, я слышу безумный крик: «Ты не спрячешься! Пустые никогда не будут повержены!» Сколько ярости в этом крике! Почему я сразу не узнала такой знакомый голос?

От двери доносится шорох, и мы одновременно оборачиваемся. На нас грустно смотрит Сана.

– Это ящичек твоей матери, – бесцветным голосом произносит она.

– Нападение на Лонгсайта устроил не Минноу. Это ваших рук дело. Вы убили мэра.

Это меняет всё и в то же время ничего не меняет. Сана пожимает плечами.

– А сколько бы мы ещё протянули? – устало спрашивает она. – Измученные, нищие, больные. Сколько лет мы бы потеряли, принимая подачки отмеченных, пока Сейнтстоун пользовался неправедно полученными землями? Минноу просто показал мне выход, вот и всё.

От изумления я не могу выговорить ни слова.

– Вы заключили союз с Минноу? – наконец выдыхаю я, и Сана кивает.

– Мы с ним… достигли взаимопонимания. Он велел ждать сигнала – тебя должны были вызвать в Сейнтстоун. Весь план мне преподнесли на тарелочке. Может, мы и враги с Минноу, но цели у нас похожи.

– Но почему всё случилось именно теперь? – тихо спрашивает Фенн, и Сана устремляет на него гневный взгляд. – Почему они перестали делиться едой? Или на них напала жадность, а охотники решили, что так продолжаться не может?

Сана молча обводит нас взглядом, и я вспоминаю её слова: «Люди забыли, что такое сильные чувства, отупели. А я хочу, чтобы они разозлились! Голод их разбудит…»

– Теперь понятно, почему Лонгсайт так удивился, когда я рассказала ему, что в Фетерстоуне нет еды и лекарств, – отвечаю я. – Он вовсе не собирался морить нас голодом. Он разрешал охотникам брать продукты и лекарства – сколько нужно! Его всё устраивало. Пустые сидят где-то далеко, за рекой. Можно сочинять о них любые сказки и пугать Сейнтстоун, чтобы жители не требовали перемен. О войне Лонгсайт и не помышлял. Он хотел выяснить, почему пустые нападают на жителей Сейнтстоуна, и отправил меня за сведениями. Еду и лекарства от вас не прятали… это вы сделали так, чтобы большая часть пропадала по дороге. Куда всё исчезло? – Я делаю шаг к Сане. – Охотники действовали заодно?

Сана довольно улыбается. Хоть кто-то догадался…

– Я доверила тайну двум всадникам – Хелине и Рори. Они всё поняли правильно.

– Куда вы дели продукты?

– Закопали, – пожимает плечами Сана.

– А колодец? Ваших рук дело?

– Отравили, – кивает она. – Это я придумала. Иначе было нельзя.

Подумать только… мы столько времени голодали, не могли вылечить больных. А какой ужас объял город, когда выяснилось, что колодец отравлен! И Руфь умерла… и тот маленький мальчик с огромными глазами… Как тяжело об этом вспоминать!

– И это всё ты? – зло шепчет Фенн. – Мы так тебе доверяли! Ведь ты всегда была на нашей стороне.

– Я и сейчас на нашей стороне, – обрывает его Сана. – Я всё делала ради Фетерстоуна. Глупец! Неужели ты ничего не понимаешь? Если бы не я, мы бы ещё сотни лет оставались рабами. Подбирали объедки с чужого стола, умирали, не дожив до старости! Это наша земля, и мы её вернём!

– Мы всем расскажем о том, что ты сделала, – храбро предупреждает Галл.

– Попробуйте! – смеётся Сана. – Слишком поздно. Война началась. Крови Лонгсайта жаждали многие, и только я набралась храбрости её пролить.

Сана отворачивается и идёт к выходу. Её никто не останавливает. У двери она вдруг оборачивается ко мне и задумчиво произносит:

– Я действительно очень любила твою мать, Леора. Миранда была моей лучшей подругой. Потому-то я не смогла её простить. В ту ночь, когда она ушла из города, Миранда постучалась ко мне. Она умоляла о помощи, а я сказала: «Выбирай – мы или он». И она выбрала. – С печальной усмешкой Сана пожимает плечами.

В холодной предрассветной мгле мы в последний раз оглядываем с холма Фетерстоун. Из лошадиных ноздрей вырываются клубы пара. Галл как будто колеблется, и я накрываю ладонью её здоровую руку.