Однако вскоре Проказница поняла, что младший из королей перехитрил её, – четвёртое королевство процветало, и она даже нашла в себе силы смотреть на этого короля с уважением. И в конце концов Проказница оставила младшего короля и его королевство жить в мире и довольстве во веки веков.

Галл рассказывает мне эту историю перед сном сквозь слёзы.

– Вот видишь, – шепчет она, – не будет у нас мира. Мы просто не умеем и никогда не научимся понимать друг друга и делиться тем, что есть.

А я всё думаю о том зёрнышке. В нём заключена надежда.

– Мы не можем снова проиграть, – шепчет мне на ухо Сана, обжигая горячим дыханием.

Я в ужасе просыпаюсь. Сначала мне кажется, что я сплю и Сана мне снится. На соседней кровати мирно посапывает Галл. Повсюду в городе готовятся к войне: собирают оружие, приводят в порядок дома. Даже мыслят жители Фетерстоуна в последнее время яснее и чётче. Еды осталось мало, и на этот раз неизбежный голод – будто соль на открытую рану. Все взвинчены, спорят по любому поводу. А сейчас собрались в Доме старейшин, обсуждают планы нападения.

– Каждый раз мы проигрываем, – продолжает Сана. Она говорит как в бреду, будто продолжая давно начатый разговор. – Мы теряем дома, земли, матерей, отцов, детей, руки и ноги… Каждый раз мы голодаем, терпим холод, лишения и болезни. Мы никогда не могли победить. И твоя мать это знала.

Стараясь успокоить Сану, я беру её за руку и предлагаю ей сесть на кровать.

– Моя мама здесь ни при чём, Сана.

Она вырывает у меня руку и хмурится, как будто складывает в уме многозначные числа.

– А вот и при чём! Она нас бросила. Предала меня – нас! – из-за того отмеченного. – Сана откидывается на спинку стула. – Она выбрала, с кем ей быть, когда решила остаться с отмеченным. Заявила, что ты родилась с меткой на коже! Глупая, бессердечная обманщица! – Возможно, Сана меня не видит, даже не знает, что я рядом. – Когда я узнала обо всём, меня стошнило. – Эти слова Сана выплёвывает, как будто они жгут ей язык. – Я несколько дней не могла проглотить ни крошки. Стоило подумать о ней, о нём и о тебе… Гадость!

Хочется закрыть уши руками, но я не шевелюсь. Почему-то мне кажется, что эти слова я должна обязательно дослушать до конца.

– Я бы не дала ей уйти. Если б я только знала!

Не понимаю. Разве не Сана помогла моей маме сбежать?

– Побег – это слишком просто для неё. Я бы устроила ей то, что твои отмеченные сделали с нашими предками. Предательство не прощают. Надеюсь, ты это понимаешь, Леора?

Сана успокоилась, её голос звучит как тихая колыбельная, как опасная магия, и я осторожно отхожу к двери: надо позвать Танию. Она поможет.

– Мы слишком долго страдали под гнётом отмеченных. Наших людей надо было разозлить. Голод тут очень кстати. – В глазах Саны зажигается злой огонёк.

– Что я могу сделать? Чем помочь? – спрашиваю я, пытаясь тянуть время. – Уж такая я есть, такой родилась. Ничего не поделаешь.

– Это правда. Я в дурацком положении, Леора. Видишь ли, несмотря ни на что, люди тебе верят! – Я понемногу подбираюсь к двери, ещё чуть-чуть – и я смогу позвать на помощь, но Сана вдруг оказывается рядом и хватает меня за локоть: – Они наслушались сказок и теперь уверены, что с тобой мы победим, а отмеченные не смогут вечно нам сопротивляться. Если ты что-нибудь скажешь, тебя послушают. – Сана улыбается неожиданно ласково… даже слишком. – Ты очень нужна нам в битве. Ты наша искра, от которой вспыхнет порох. Ты нужна нам – будь на нашей стороне, когда мы пойдём сквозь огонь!

Сана наконец выпускает мою руку и спешит к двери.

– Пойдём сквозь огонь, Леора!

Той ночью мне снятся ящик, нож и фигура, одетая в чёрное.

Нож и ящик.

Я просыпаюсь от сдавленных всхлипов, но сон не спешит отступать. Мне надо что-то вспомнить… что-то важное… но при виде Галл мои мысли разбегаются. Галл лежит в постели, но не спит, а плачет и корчится от боли. Она вцепилась левой рукой в правую, а её лицо залито слезами. Заметив, что я проснулась, она смотрит на меня с невыразимым ужасом.

– Это за мои грехи… – шепчет Галл. – Наказание меня настигло.

Мне приходится приложить силу, чтобы отвести её руку и рассмотреть, что прячет Галл. Её правое предплечье исцарапано и покрыто волдырями. Крошечные ожоги складываются в созвездия – багровые, выпуклые звёзды, там, где я нарисовала на ней метки углём из костра.

– Но почему… Откуда это?!

– Я хотела, чтобы твои метки остались со мной навсегда, – всхлипывает Галл.

– Что ты наделала? Рассказывай!

– Я никак не могла уснуть и всё думала, что с меткой на коже мне будет… легче. И я вздохну свободно, как в тот день, в лесу. И я взяла серую пыль из очага в гостиной, развела её водой и…

Моё сердце сжимается от страха и жалости. Галл сделала щёлок и нанесла отраву себе на кожу.

– Подожди здесь. Одна я не справлюсь.

Оскар спит на соломенном тюфяке у огня. Фенн расположился рядом, в кресле-качалке.

– Просыпайся. Скорее! – трясу я Оскара за плечо.

Он идёт за мной в спальню, и Галл показывает ему свою распухшую руку. Оскар в ужасе дотрагивается до волдырей, и Галл вскрикивает от боли. У двери, протирая глаза, появляется Фенн.

– Что случилось?

– Галл говорит, что взяла золу из очага…

– Щёлок? – охает Оскар.

Он кое-что об этом знает. Дубильщики обрабатывают кожу щёлоком, прежде чем сшить её в книгу. Смешивают золу с водой, и получается вещество, смертельно опасное для живого человека.

– Зачем ей понадобился щёлок? – растерянно спрашивает Фенн.

При свете фонаря он рассматривает изуродованную руку Галл.

– Что за игру ты затеяла, сестрёнка?

– Я хотела сделать себе метку, как те, которые Леора нарисовала на мне в лесу, – дрожа от страха, плачет Галл.

Оскар и Фенн поворачиваются ко мне с молчаливым вопросом.

– Я не хотела ничего плохого… я не подумала… – в смятении бормочу я.

Как я могла так забыться? Чернильщик наносит метки с радостью, но я, похоже, слишком увлеклась.