как Роберт курит, затягиваясь сигаретой.

Ди открыла один глаз. Роберт, опираясь локтями о борт, держал сигарету в пальцах правой руки. Поймав взгляд Ди, он вопросительно приподнял бровь.

– Я бы хотела побольше узнать о твоей матери, – сказала Ди. – Расскажи мне о ней.

– Мама скромная, мягкая. Очень миниатюрная, ниже тебя ростом. Замечательно вышивает. Что еще? Читает романы, пишет письма своей сестре. Иногда мне кажется, что у нее меланхолия – я слышу, как она вздыхает за закрытой дверью, но если спросить: «Мама, все в порядке?», она ответит: «У меня? О, обо мне не беспокойся. Пока ты в порядке, я в порядке». Это несколько утомляет.

– Ты что-нибудь слышал о ней после…

Роберт покачал головой.

– Тракт перекрыт, почта не доходит.

Родители ему не простят, что он пошел против их интересов, против их усадьбы и земель. Роберт об этом не задумывался, но грядущий семейный разрыв был неизбежен. Барнсам Ди не сочувствовала, однако жалела своего лейтенанта, своего Бобби со сбившимся галстуком, стряхивающего пепел в блестящую воду. Дотянувшись, Ди поправила его носок, торчавший из-под серой брючины.

Роберт сказал:

– Когда я был маленьким, мама говорила, что нашла меня в лесу под грибом и принесла домой в чайной чашке. Она обожала пересказывать эту историю гостям. Выносила чашку, в которой якобы меня принесла, и пускала по кругу.

– Это правда?

– Моя мама не лгунья, Дора.

– Как думаешь, я ей понравлюсь? – спросила Ди. Роберт выпустил кольцо дыма. Крохотные ручейки золота текли по его уложенным кудрям.

– Нам обязательно говорить, что ты была горничной?

– Я бы предпочла, чтобы ты этого не рассказывал.

– Значит, не скажем. В этом случае – да, ты ей понравишься.

– Хорошо. Я очень хочу с ней познакомиться.

– Вот чего я не могу объяснить, – начал Роберт, глядя куда-то вдаль, – на нашей стороне был элемент неожиданности и народная поддержка, а у противника не нашлось армии. У них по-прежнему нет армии, только кучка солдат-лоялистов – я читал боевые донесения, я видел цифры. Мы можем покончить с ними в любое время. Да, у них выгодная позиция, при штурме неизбежны жертвы с нашей стороны, но ведь мы позволяем им тянуть время. Кроссли утверждает, якобы спешки нет. И вот этого я не могу понять, Дора. Мы, волонтеры, постоянно твердим Лайонелу, Моузи и Ламму – хотя бедный старый Ламм почти ничего не понимает, – что народ больше не верит нашим словам, и я вижу, что Лайонел и Моузи озабочены услышанным. Но Кроссли тут же парирует, что он вот-вот заставит противника сложить оружие, а они в одной связке, они же…

Роберт долго говорил о не оставлявшей его смутной тревоге, будто они бредут против встречного ветра, которого не чувствуют и не слышат, словно на пути возникла невидимая преграда.

Ди снова прикрыла глаза. Солнце раскрасило алым изнанку век. Она опустила голову на край борта. Мягкое покачивание спускалось по шее, пробегая мурашками по телу. Лодка поскрипывала, щелкали уключины, верещали птицы, а Роберт все говорил и говорил. Казалось, они вдвоем в этом парке, в городе, во всем мире.

Ди сжала его щиколотку:

– Роберт…

Он прервал свою речь:

– Что?

– Представь, что есть только мы.

– А?

– Представь, что остались только мы. Никого больше нет. Что мы будем делать?

– Что, совсем никого не осталось?

– Ни одного человека.

– Гм… Я не знаю. А что мы будем делать?

Ди опустила руку в воду, теплую от солнца, как в ванне.

– То, что делаем сейчас.

– А потом?

– Займем покои его величества в королевском дворце и останемся там, пока не кончатся комнаты с застеленными кроватями. Мы не будем спать на одной кровати больше одного раза. Из королевского дворца перейдем в особняк министра иностранных дел… И я никогда не заправлю ни единой кровати до конца своих дней. Ваша очередь, лейтенант.

Прошло несколько секунд, пока он прикуривал новую сигарету. Маленькие волны чуть слышно шлепались о бока лодки. Роберт чиркнул спичкой, затянулся и выдохнул.

– Я научу тебя пить.

– Превосходно. – Ди с облегчением услышала, что ее лейтенант не опустился до банальщины и начал не с секса.

– Для начала коктейли в салоне «Метрополя». В первую ночь один бокал, во вторую два, и так далее. Когда мы прикончим запасы «Метрополя», примемся за «Лир». Когда я увижу, что ты в состоянии противоборствовать опьянению, мы пойдем в «Короля Мейкона» и займемся настоящим саморазрушением. А еще я научу тебя разным спортивным играм.

– Я очень постараюсь.

– Не с таким отношением, – сказал он. – Поднимемся на западные скалы и будем отрабатывать броски, отправляя мячи в океан.

Ди предложила заходить в брошенные дома и читать чужие дневники.

Если исчезнут только люди, а животные останутся, сказал Роберт, нужно будет выпустить их на свободу. Лошадей из конюшен, додо из зоопарка, голубей из голубятен.

Животные останутся, согласилась Ди. Иначе быть не может. Без людей – одно дело, но без кошек городу не выжить.

Роберт сказал, что она будет водить трамвай, а он – ждать на остановке: «И ты наденешь форму». Ди отозвалась – ну конечно, она наденет форму и будет носить ее лучше, чем кто-либо до нее. Роберт ответил, что он в этом не сомневается. Он держался того мнения, что и снимать форму у Ди получится лучше всех на свете.

– Может оказаться небезынтересным что-нибудь поджечь, – продолжал он. – Как насчет твоего треклятого музея? Конечно, они твои друзья, Дора, но я хочу расплавить всех этих восковых мужчин. Что скажешь?

Дора ответила, что если уж разрушать, то нужно разбить молотками анатомически нелепую статую женщины в фонтане на Брейси-сквер. Роберт возразил, что статуя ему нравится, это великое искусство, которого Ди не понимает, но лучше, пожалуй, будет ничего не разрушать. Наоборот, следует сохранить подобные сокровища. Он обрадовался, что Ди напомнила о Брейси-сквер: нужно будет тщательно отдраить статую щеткой при первой возможности.

– Можем сжечь дотла Ювенильные пансионы, – предложила Ди. – Тут я возражать не стану.

– Хорошо, – согласился Роберт.

– Вот и славно, – отозвалась она.

А он покажет ей свою родовую усадьбу, спросила Ди.

Конечно, покажет, как же иначе? А по дороге они смогут подняться в горы, поглядеть на монолиты и отколоть себе по кусочку. Он всегда мечтал увидеть их вблизи.

Лодка медленно плыла под солнцем, и разморенным пассажирам захотелось спать. Роберт повел Ди в лес, окружавший фамильную усадьбу, и показал платформу на дереве, сколоченную для него работниками отцовых конюшен. Лейтенант показал, где выцарапал вилкой свое имя: «Боб».

– Я тогда был только Бобом, – сказал он.

Ди отправилась в спальню миссис Барнс, но двери оказались плотно закрыты и заперты. Вечное