Когда в 1955 году Большакова отозвали в Москву, он передал свой контакт другому сотруднику ГРУ, своему преемнику Юрию Гвоздеву, работавшему под «крышей» посольства в качестве атташе по культуре. Гвоздев передал через Хоулмена, который называл себя «почтовым голубем», важное сообщение, что правительство Эйзенхауэра не должно остро реагировать на берлинский ультиматум Хрущева от 27 ноября 1958 года, поскольку Хрущев не начнет войну из-за Берлина. Действуя через Хоулмена, Гвоздев также помог подготовить почву для визита Никсона в Советский Союз.

Осенью 1959 года ГРУ заменило Гвоздева Большаковым, который возобновил встречи с американским журналистом. Они стали дружить семьями, часто ходили друг к другу в гости и обсуждали «самые острые проблемы» в советско-американских отношениях. Хоулмен находился в дружеских отношениях с пресс-секретарем генерального прокурора Эдом Гатманом и передавал ему «самые интересные места» своих бесед с Большаковым. Гатман, в свою очередь, суммировал «наиболее существенную информацию» и передавал ее своему боссу, Роберту Кеннеди. Хоулмен не скрывал, что делился информацией с Гатманом для передачи Роберту Кеннеди, который «живо интересовался положением дел в американо-советских отношениях». 29 апреля с благословения Гатмана Хоулмен впервые заговорил с Большаковым о встрече с Робертом Кеннеди, спросив своего советского друга, не думает ли он, что ему было бы лучше непосредственно встречаться с Робертом Кеннеди, чтобы тот получал информацию «из первых рук».

Спустя десять дней, прошедших в бесконечных переговорах, Большаков понял, что случилось что-то важное, когда Хоулмен позвонил ему в 16 часов и пригласил на «поздний ланч». Когда Большаков спросил, почему он звонит так поздно, Хоулмен ответил, что разыскивал Большакова целый день и дежурный в посольстве сказал, что Большаков в типографии, занят выпуском журнала.

Почти сразу после того, как они сели за стол в ресторане в Джорджтауне, Хоулмен посмотрел на часы. На вопрос Большакова, не торопится ли он домой, Хоулмен ответил, что торопится не он, а Большаков, поскольку сегодня в 18:00 у него встреча с Робертом Кеннеди. «Черт побери, – сказал Большаков. – Почему ты не предупредил меня заранее?» – «Ты что, боишься?» – спросил Хоулмен. «Нет, просто я не готов к встрече», – ответил Большаков, посетовав, что не одет надлежащим образом. «Ты всегда готов», – улыбнулся Хоулмен.

Бобби сказал Большакову, что его брата волнует напряженность между двумя странами, вызванная в значительной степени неправильным пониманием и истолкованием намерений и действий друг друга. Его брат, сказал Бобби, опираясь на опыт, полученный в заливе Свиней, понял, насколько опасно предпринимать действия, основываясь на неверной информации. Бобби сказал Большакову, что его брат сделал ошибку, немедленно уволив после провала операции в заливе Свиней высших должностных лиц, ответственных за операцию.

«Американское правительство и президент обеспокоены тем, – сказал Бобби, – что советское руководство недооценивает способности нового правительства США и лично президента». Сообщение, которое он хотел, чтобы Большаков передал в Кремль, было более чем недвусмысленным: если Хрущев предпримет попытку проверить решимость его брата, то у президента не будет иного выбора, как ужесточить меры в отношении Москвы. «Недавние события на Кубе, в Лаосе и Южном Вьетнаме усугубляют опасность непонимания Москвой политики новой администрации. Если недооценка сил США имеет место, то это может вынудить американских руководителей выбрать соответствующий курс».

Роберт сообщил Большакову, что «в настоящее время нашу особую тревогу вызывает ситуация в Берлине. Важность этой проблемы, возможно, очевидна не для всех. Президент считает, что дальнейшее расхождение наших мнений по Берлину может привести к войне». Однако, добавил Бобби, президент не хочет, чтобы венская встреча сосредоточилась исключительно на этой проблеме из-за невозможности решения столь сложной проблемы за несколько дней.

Президент, объяснил Бобби Большакову, рассматривает венскую встречу как возможность лучше понять друг друга, установить личные связи и наметить в общих чертах курс дальнейшего развития отношений. Что касается Берлина, то, по мнению президента, не стоит предпринимать важных дипломатических шагов до тех пор, пока не появится необходимое количество времени для глубокого изучения этого серьезнейшего вопроса.

Человеку, которого пригласили на встречу всего несколько часов назад, казалось, что Советский Союз готов дать ответ. Если состоится встреча лидеров двух держав, сказал Большаков, то Хрущев будет обсуждать вопросы, связанные с ядерными испытаниями и положением в Лаосе. Большаков никак не отреагировал на заявление RFK [37] о том, что на этой встрече Берлин останется запретной темой и по нему не будет приниматься никаких решений.

Ответ Большакова вдохновил Бобби, и он вкратце обрисовал возможное соглашение о запрете ядерных испытаний. США и Советский Союз вели переговоры на более низком уровне начиная с 1958 года, но камнем преткновения были инспекции. США безуспешно добивались права проводить инспекции в Советском Союзе. Бобби был готов пойти на уступки и уменьшить количество инспекций на территории обоих государств для определения источника сейсмических колебаний с двадцати до десяти. При этом, сказал Бобби, ни одна из сторон не будет накладывать вето на создание международной комиссии для наблюдения за соблюдением договора.

Ранее Москва соглашалась самое большее на три ежегодные инспекции и хотела, чтобы наблюдение за выполнением договора осуществляла тройка: один представитель от коммунистической страны, один – от США или Великобритании и один – от нейтральных стран. Оппоненты президента внутри страны, сказал Бобби, будут яростно сопротивляться смягчению позиции, но США могут пойти на компромисс. Президент не хочет повторять печальный опыт встречи Хрущева с Эйзенхауэром в Кемп-Дэвиде и надеется, что встреча в Вене закончится конкретным соглашением.

Большаков не сказал ничего, что бы заставило Бобби считать, будто предварительные условия президента неприемлемы для Хрущева. Была только одна проблема: Большаков был простым курьером, который не мог знать мысли Хрущева так хорошо, как Бобби знал мысли своего брата.

Для Соединенных Штатов контакт Большаков – Бобби Кеннеди был сопряжен с огромным риском. Большаков, действуя по указанию Москвы, мог дать ложную информацию, сам того не ведая, в то время как Бобби вряд ли стал бы предоставлять заведомо ложную информацию, но даже если бы он попытался это сделать, то едва ли у него это получилось. Кроме того, агенты ФБР почти наверняка следили за Большаковым, и, скорее всего, у директора ФБР Джона Эдгара Гувера, получавшего отчеты агентов о встречах Кеннеди с Большаковым, усилились подозрения в отношении братьев Кеннеди.

И наконец, поскольку JFK [38] до окончания саммита в Вене держал эти контакты в тайне даже от членов кабинета, то у него не было независимых источников, которые могли бы проверить надежность Большакова и достоверность его информации.