В это мгновение танки взобрались на гребень, минутное затишье закончилось, и вокруг снова разразилась кровавая буря. Немецкие танки были совсем рядом. Миле уже приходилось видеть их, осторожно ползущих по улицам разрушенного Сталинграда, но только не в таком огромном количестве. Бездушно угловатые, беспощадно точные, своими силуэтами они напоминали тевтонских рыцарей. Немцы не знали страха; они подчинялись лишь чистому, спокойному, неумолимому боевому мастерству. Их наводчики спокойно целились в приблизившиеся советские танки, и даже когда стало очевидно, что уцелевших нападающих достаточно, чтобы вклиниться в их боевые порядки и превратить сражение в беспорядочную карусель, немецкие наводчики просто опустили дула орудий, провожая цели, и продолжили стрелять.

Две бронированных массы схлестнулись.

Теперь каждый танк воевал за себя, подобно боевым кораблям в старые времена. Тяжелые машины маневрировали на полной скорости, стремясь занять выгодную позицию, в то же время не обнажив свои слабо бронированные части, выбирая момент для нанесения удара. Это было самое настоящее Трафальгарское сражение на суше. Маленькие проворные русские танки дергались из стороны в сторону, резко меняли направление движения, замирали на месте и устремлялись вперед, высматривая, как бы зайти в бок или в тыл медлительным «Тиграм», которые, хоть и были неповоротливыми, имели более опытных наводчиков, практически неизменно поражавших цель.

Мила оказалась в бурлящем котле, среди сплошного огненного вала близких разрывов. Она не представляла себе, как сделать прицельный выстрел. В какой-то момент танк, на котором она сидела, резко остановился, едва не сбросив ее с себя, и раздался механический скрежет – это двадцатилетний командир повернул башню. В ста метрах впереди из клочьев дыма, затянувшего поле боя, появился «Тигр», выползая из-за горящего остова другого «Тигра», и парень, похожий на Гришу, выстрелил. Мила ощутила, как танк вздрогнул, выбрасывая снаряд, увидела, как снаряд попал в угловатый борт с нарисованным крестом и разорвался, выбросив в воздух каскад искр. Однако немец нисколько не смутился, его башня повернулась на несколько градусов, и он выстрелил, вздымая вырвавшимися из дульного тормоза выхлопными газами облачко земли. Через какую-то долю секунды мощный удар швырнул Петрову, легкую словно пушинку, хрупкую словно воробышек, высоко в воздух. Она тяжело рухнула на землю, чувствуя, как сознание расщепляется на отдельные тонкие слои. Перед глазами заплясали звезды, пронеслись кометы. Она осталась одна на поле боя, чувствуя себя совершенно беззащитной в окружении беснующихся чудовищ, но через мгновение опомнилась и поспешила укрыться под остовом подбитого танка, настолько обгоревшего и искореженного, что его принадлежность уже не поддавалась определению. Присев на корточки, Мила оглянулась на танк, доставивший ее сюда, увидела, что он завалился набок, из люка вырывается дым, башню лижут языки пламени. Никто из экипажа не выбрался из танка, и не видно было снайперов, ехавших на его броне.

Сняв винтовку с плеча, Мила поднялась, нашла позицию для стрельбы и стала высматривать цели. Вскоре краем глаза она заметила какое-то движение и, повернувшись, увидела «Тигр», медленно ползущий через высокую пшеницу. Танк был подбит, и его обволакивала клубящаяся пыль. Наконец он остановился, пыль улеглась, и Мила увидела, что у него перебита снарядом гусеница. Вращающийся ведущий каток стащил длинную стальную ленту на землю, и «Тигр» застыл неподвижно. В крыше башни открылся люк, и Мила приготовилась, дожидаясь, когда из него высунется танкист, чтобы навести на него перекрестие прицела. Как только танкист появился, она сразила его наповал плавным движением указательного пальца правой руки. Голова танкиста дернулась от удара пули, тело обмякло, и он сполз обратно в башню. В этот момент в месте стыка башни и корпуса сверкнула ослепительная искра, и через считанные мгновения из всех щелей танка повалил дым, подобно вытекающей крови. «Тигр» превратился в пылающую преисподнюю, а убитый танкист своим телом закрыл остальным выход к спасению.

Мила оторвалась от окуляра прицела, стараясь скорее забыть этот образ, и, дав глазам освоиться после яркого пламени, обвела взглядом поле боя. Повсюду стояли подбитые танки, объятые пламенем, вверх поднимались столбы дыма, затянувшего небо сплошной черной пеленой, предвещающей конец света. Воздух был заполнен звуками – криками, грохотом разрывов, скрежетом стали, и волны горячего воздуха накатывались Миле в лицо, обжигая глаза. Парящий на ветру пепел оставлял черные пятна, попадая на кожу.

Из мглы показался еще один танк, за которым уже тянулся шлейф дыма. Как знать, какой ад бушевал у него в чреве? Мила прижала приклад к плечу, навела винтовку на башню – расстояние небольшое, всего каких-нибудь двести метров, – и поймала себя на том, что не может нажать на спусковой крючок. Из люка выбрался объятый пламенем танкист. Перекатившись по башне, он сполз на решетку радиатора, брыкаясь, размахивая руками, корчась в предсмертной агонии. Мила убила его одним выстрелом. Появился второй горящий танкист, и она сразила его еще до того, как он вылез из танка.

Совершив грех, которому не было прощения, Мила уже не могла остановиться. Видимость на поле боя настолько ухудшилась, что различить танкистов, выбравшихся из подбитых машин, было очень нелегко, и все же разглядеть объятых пламенем людей, пляшущих в облаках дыма и пыли, не составляло труда. Мила принялась убивать их всех подряд, без разбора. Для нее не имело значения, кто это, немец или русский.

Одного танкиста она сразила на расстоянии пятисот метров, взяв прицел на полкорпуса выше, другого завалила на пятидесяти метрах, прострелив его насквозь, когда он выпрыгнул из полугусеничного бронетранспортера, превратившегося в погребальный костер. Мила целилась не в людей, а в языки пламени, ибо различить человека под одеянием из огненного сияния было практически невозможно. Русский, немец, крестьянин, аристократ, кто мог это сказать? Их безумные конвульсии были наполнены страданиями, и Мила, не в силах это вынести, прерывала их мучения.

Это превратилось в своеобразный ритуал. Как только кончались патроны, Мила вставляла новую обойму, загоняя в магазин еще пять патронов, после чего отбрасывала пустую обойму и, дослав затвор вперед, опускала винтовку на натянутый ремень. В окуляр оптического прицела она видела апофеоз смерти, поставленной на поток, но к этому времени слух ее уже отключился и для нее все превратилось в немое кино. Один и тот же десятиметровый ролик пленки, закрученный в бесконечную петлю: пылающий человек, дергающийся в спазмах энергии, пожирающей его плоть, прибытие избавительного посланника, и обмякшее тело падает на землю, продолжая гореть. Передернуть затвор и снова искать цель. Всего Мила в тот день убила больше пятидесяти человек, и из них лишь первый не был объят пламенем.

Бой закончился к пяти часам вечера. Немногие уцелевшие танки отползли к своим позициям зализывать раны. Не вызывало сомнений, что хотя потери русских были гораздо больше, им удалось остановить немецкое наступление. Больше того, теперь стало ясно, что война, по сути дела, закончилась. Оставалось только пройти еще какую-то тысячу километров, и хотя задача эта будет невероятно сложной и унесет миллионы жизней, гитлеровское вторжение в Советский Союз закончилось с разгромом 2-го танкового корпуса СС. Германские войска больше никогда не смогут перейти в наступление.