Свэггер не стал ничего говорить Рейли, не желая напрасно ее беспокоить. Не упомянул он ей и об утверждении Стронского насчет «американцев». Это была какая-то чушь, сбивавшая с толку, добавлявшая новое измерение, которое могло завести куда угодно, в том числе в тупик. Свэггер снова и снова прокручивал в голове заявление Стронского, пытаясь определить, какой интерес мог быть у Соединенных Штатов в этой глухой окраине Украины, в разгар войны, абсолютно неизвестной большинству американцев шедшей семьдесят лет назад.

Они встретились, устроились в гостинице, отдохнули и сейчас стояли на пешеходном мостике через Прут, чуть выше того места, где вода срывалась со скал и с ревом и брызгами обрушивалась вниз, заполняя воздух туманом. Стальной, опирающийся на железобетонные сваи мост явно был построен недавно. Однако прежний мост находился именно здесь, и если верить рисунку на тарелке, Гредель стоял на нем, когда Мила сделала свой безнадежный, обреченный выстрел.

– Пытаюсь определить, откуда она стреляла, – сказал Свэггер, оглядываясь по сторонам и читая окружающую местность.

Он видел перед собой водопад, невысокие каменистые берега реки, а справа вдалеке – склоны гор. На грубом рисунке офицеры, стоящие рядом с Гределем, указывали примерно в эту сторону. Но Свэггер не принял такую версию. По всей видимости, художник не был очевидцем события и воспроизводил его по чужим словам. Мила не могла стрелять оттуда.

– Понимаешь, расстояние слишком большое. Тысяча ярдов. С такого расстояния Мила не попала бы в цель ни из одной винтовки, которая могла бы оказаться у нее в руках. Она должна была находиться значительно ближе.

Свэггер окинул взглядом окружающий пейзаж. Несомненно, немцы зачистили оба берега реки. Скорее всего, они согнали жителей деревни на узкую полоску земли под мостом, где Свэггер нашел гильзу от пулеметного патрона.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он устремил взгляд поверх фальшивой украинской деревни из сувенирных ларьков туда, где когда-то находилась Яремча, и продолжил изучение складок местности. Опять берег, занятый немцами, а слева над ним – обширный склон высотой ярдов двести, заросший белыми соснами, уходящий от моста еще на полмили, то самое место, где зелень хвои имела более светлый оттенок, как заметила еще в прошлый раз Рейли.

Мила должна была находиться там, – уверенно произнес Свэггер. – Я не представляю себе, как немцы могли оцепить это место. Мила могла приблизиться практически вплотную и выстрелить из любой винтовки. И оптический прицел ей бы не понадобился. Она ни за что не стала бы стрелять издалека, зная, что обязательно промахнется.

Какое-то время они разглядывали склон горы.

– Мила была там, наверху, – задумчиво промолвил Свэггер. – Ты ничего не замечаешь?

– Гора как гора.

– Присмотрись к деревьям. Оттенок, не забыла?

В ярких лучах прямого солнечного цвета граница между более светлой и более темной зеленью просматривалась отчетливо.

– У меня что-то есть. Какое-то чувство… проклятие, ничего! Но может быть.

Не договорив, Свэггер задумался и в конце концов пришел к выводу: да, все складывается.

– Что там у тебя?

– Более светлый оттенок.

– Ну?

– Хвоя зеленее, потому что сосны молодые, – уверенно заявил Свэггер. – Они выросли уже после 1944 года.

– Ну хорошо, сосны молодые.

– Кажется, я догадался, что задумали немцы.

В горах в окрестностях Яремчи

Карпаты

Середина июля 1944 года

Такое происходило довольно редко, но иногда случалось – сон получался глубокий, крепкий, без кошмарных видений. Он прогонял страхи, усталость, чувство тревоги. Это было самое настоящее блаженство. В глубине пещеры, скрытой ветками, Мила наконец подкрепила силы сном. Казалось, он длился бесконечно, бархатный и без швов, чистое наслаждение полного забытья и.

– Что? В чем дело?

– Взгляни вот на это. Честное слово, иди сюда, ты должна это увидеть.

Это был Учитель. В его голосе прозвучала такая настойчивость, что Мила не стала спорить. Что бы ни произошло, она должна это увидеть.

До рассвета оставался еще примерно час. Небо было таким же, как сон Милы, – черным, бархатным, лишенным глубины и какого-либо свечения. Но на востоке виднелось какое-то сияние.

– Что это такое? Что происходит?

– Иди сюда, смотри, это просто поразительно!

Мила прошла следом за Учителем по лесной тропинке, погруженной в темноту, чувствуя, как деревья качаются на ветру, слушая шелест сосновых иголок, скрипы и стоны неохотно гнущихся массивных ветвей.

– Началось наступление? Подошла Красная армия?

– Нет, это что-то другое. Я не могу понять, в чем дело.

Учитель привел Милу на выступ скалы, откуда можно было заглянуть вниз в ущелье, и молодая женщина узнала местность, знакомую ей по картам, и поняла, что видит перед собой Яремчу. Но обратный склон одной из гор, заслоняющих деревню, излучал сияние, которое озаряло гребень, и даже на таком удалении, даже на такой высоте Мила ощутила горьковатый привкус гари. Что еще более странно, время от времени в темноту вырывался язык пламени, однако источник огня оставался скрытым за горой.

– Немцы поджигают лес, – сказал Учитель.

– Огнеметы, – кивнула Мила. – Я их уже видела. Немцы использовали их против нас в Сталинграде. Они старательно выжигают склон горы над деревней, расчищая его. Но с какой целью?

– Вот это я и хотел у тебя спросить. Для того чтобы быстро выполнить такой объем работы, они должны были собрать все имеющиеся в распоряжении огнеметы. Зачем? Ради всего святого, какой в этом смысл? И почему немцы делают это сейчас, зная, что наши войска вот-вот перейдут в наступление, и тогда им потребуется все оружие, чтобы остановить или хотя бы замедлить их продвижение? Однако они собрали все огнеметы ради этого безумия. Тут ведь нет никакого смысла, правда, сержант Петрова?

– Это ты начальник разведки, Учитель. Ты и объясни мне.

– Я понятия не имею. Ну разве только…

– Говори.

– Немцы боятся тебя.

– Что?

– Им до сих пор не удалось тебя схватить, и этот страх сводит их с ума. Они не знают, смогла ли ты раздобыть новую винтовку. И вот на всякий случай немцы обнажают гору, снимают одеяние леса со склона, обращенного к Яремче. Цель всего этого – лишить Белую Ведьму укрытия, откуда она смогла бы сделать выстрел. Но зачем ей появляться в этой глухой горной деревне?

– Кажется, причина может быть только одна.

– И какая же?

– Вскоре Гредель собственной персоной зачем-то пожалует в деревню.