— Пожалуй что хочу… — задумчиво сказала я. — Может, зерно как вино? Чем выдержаннее, тем вкуснее?

— Ну уж это реши сама, — сказал, поднимаясь, намазанный от шеи до хвоста Нож. — А я так в себя еле три ложки впихнул.

— Хаять мою кашу? — переспросила вкрадчиво сестра.

— Молчу и ухожу, — отскочил на безопасное расстояние Нож.

Убедившись, что дотянуться она не сможет, он добавил:

— Если что останется, Пушистая Сестричка, не выбрасывай. Мы ее в катапульту заложим, метнем за холмы. Может, кого и убьет…

Зря он так говорил. Было вкусно.

Когда настала ночь, четырнадцать человек — все, что осталось от Боевого Сопротивления, — стояли на верхушке надгробной насыпи на перевернутой палатке. Концы ее были привязаны к палке, которую позаимствовали у одной из колесниц Молниеносного. По-моему, у Внезапной. Получился странный громадный узелок.

Дракон сидел на самом краю площадки и ждал меня.

Я последний раз обошла вокруг запакованных в палатку сопротивленцев. В самой середине была сестра — ее поддерживали вертикально два парня, заменяя ей раненые ноги. Все вроде бы было как надо.

— Мне дорожный мешок брать или оставить? — спросила я.

— Бери, — разрешил дракон. — Если уж подниму, то подниму, а если не получится, то не твое барахло будет тому причиной.

Надев на спину мешок, я забралась на шею дракону.

"Сестра-Хозяйка, помоги! — взмолилась я. — Или не мешай!"

Дракон расправил крылья, взмахнул…

Как и в случае с извержением огня несколько часов тому назад, у него не было той обычной восхитительной легкости, все шло через силу. Но мы поднялись.

Не набирая высоты, дракон пролетел над рядами гробниц, выстроившихся в конце долины, и аккуратно пошел на разворот.

Осаждающие пока не опомнились, но я до смерти боялась еще одной стрелы, посланной каким-нибудь зорким лучником.

Дракон развернулся и пошел прямо на гробницу Молниеносного. Я зажмурилась, чтобы не видеть, если промахнется. Второго захода нам могут и не дать.

Раз — и когтистые лапы подхватили узелок.

Я почувствовала это по изменившемуся полету, раскрыла глаза и почти вывихнула шею, оглядываясь назад. Площадка наверху надгробной насыпи была пуста.

Кажется, Сильные сообразили в чем дело, в их лагере поднялась тревога, забили барабаны.

Заложив широкий полукруг, дракон уходил из Пуповины в сторону Плети.

Теперь на меня навалились новые страхи — выдержит ли ткань палатки, как там сестра, не доконает ли ее этот перелет окончательно, вдруг у нее переломы, а не только сильнейшие ушибы… Да и дракон опять молчал, вспарывая крыльями воздух с такой натугой, словно мы летели в застывшем густом гороховом киселе.

Внизу блестела Плеть, в этом месте не злая, бешеная и узкая, затянутая в корсет скал, а широкая, вальяжная, как будто даже добродушная…

И вдруг я почувствовала неладное, дракон начал стремительно остывать. Стало очень страшно.

Изменился и рисунок полета — из ровного орлиного он стал больше напоминать ломаный, каким летают летучие мыши. Мы то падали почти к воде, то с усилием отрывались от нее, уходили вверх. Потом все начиналось снова.

Я обхватила шею дракона руками, прижалась щекой, напряглась, но попробуй летать без крыльев…

Плеть мы перевалили, и полет дракона вроде даже выправился. Но ненадолго. У него хватило сил мягко опустить сопротивленцев на землю, потом он попытался снова набрать высоту, но уже не выдержал, и мы врезались в холм.

Меня сбросило с дракона и отшвырнуло далеко в сторону. Я приземлилась на спину, на свой мешок. Видно, не зря я с ним так расставаться не хотела.

Золотой дракон лежал, распластав крылья, на склоне холма. Как в дурном сне, я бежала к нему, проваливаясь и спотыкаясь, а когда добежала, то поняла, что он холодный. Совсем холодный.

Что делать, Сестра-Хозяйка, что же делать? Как вернуть его? Зачем же я тогда освободила их, если ни к чему хорошему это не привело. Зачарованный сон лучше смерти, что же я наделала со своими глупыми проблемами, чужими ему заботами…

Но ведь драконы неуязвимы, где же эта хваленая неуязвимость? Выходит, они даже хрупче нас?

Я металась по склону холма, мысли метались в моей голове, и я ничегошеньки не могла придумать. Но совсем ничего не делать было невыносимо.

Я вспомнила прошедший день, слова дракона про то, что в Пуповине ему плохо, подбежала к раненому крылу и принялась отдирать кожаные заплатки. Они ведь тоже из Пуповины и пролежали там Медбрат знает сколько. Скомкала их, липкие от смолы, и выкинула прочь.

Села на склон холма, устроила край безжизненного крыла на коленях и опять, как тогда, сжала дыру в крыле ладонями. Хоть что-то, что я могу…

Я сидела так долго, потом меня нашел Нож.

— Значит, вот как обстоят дела, — мрачно сказал он, оглядывая нашу компанию. — Покажи мне его ранение, Пушистая Сестричка, разлепи ладошки.

— Не могу, к смоле прилипли, — не менее мрачно сказала я.

— И долго ты тут собираешься сидеть? Я пожала плечами.

— День, три, семь, двенадцать. Пока не пойму, что вот теперь действительно все.

— Это нереально, — сказал Нож. — Сейчас нас будут искать, не забывай.

— Пусть ищут, мне все равно. Вы уходите на юг. Это я его сюда притащила, мне и отвечать. Угрохала дракона — туда мне и дорога.

Нож пару раз обошел раскинувшего крылья золотого.

— Ты знаешь, чем они лечатся? — спросил, трогая другое крыло, он.

Я покачала головой.

— А сколько они живут? Я опять покачала головой.

— А как размножаются? И этого я не знала.

— Пушистая Сестричка, — искренне удивился Нож. — Да как же ты так умудрилась? Если бы у меня был знакомый дракон, я бы первым делом выяснил и эти вопросы, и кучу других.

— А вот так и умудрилась, — огрызнулась я. — Попробуй-ка выясни… Только начнешь что-нибудь спрашивать и сразу получаешь лекцию о том, какие они, драконы, бесподобные и какие мы, люди, примитивные, агрессивные и несъедобные. И самое обидное, что про нас он не врет. А теперь вот он, несокрушимый и бесподобный, лежит и не жужжит.

Нож только покачал головой.

— Ладно, тебя вижу пока не переубедить, значит, сиди. Я пойду за нашими — мы довольно далеко по человеческим меркам отсюда приземлились.

— Как там сестра? — виновато спросила я.

— В порядке. Давай договоримся так — раз уж мы попали в этот переплет, не разрывайся на две части. За Светлой я присмотрю, хотя иногда она куда несноснее дракона, — сказал Нож.