- Я тоже ее помню, – сказала Джина. – Помню, как твой отец ушел на фронт, а она осталась с тобой одна. Помню, как она укладывала тебя спать и, только когда ты засыпала, целовала тебя в голову. Помню, как она говорила, что ты лучшее, что у нее есть. И помню, как она прятала улыбку, стоило тебе принести ей очередной рисунок. 

- Наши воспоминания отличаются, – упрямо сказала я.

- Она хотела, чтобы ты выросла сильной. Ты можешь осуждать ее, но она любила тебя.

От последней фразы стало очень больно.

- Она предпочла титул моему отцу, – сказала я.

- Нет, Николь, - покачала головой Джина. – Она выбрала тебя. Хотела, чтобы ты была счастливой.

- По-вашему, счастье в деньгах? Мне нужен папа! – последняя фраза прозвучала совсем по-детски. За сегодняшний день я потеряла всю гордость и самообладание, которыми гордилась долгие годы.

- Не по-моему. Ты должна знать, что твои бабушка и дедушка были очень грубыми людьми. Они относились к твоей маме, как к разменной монете. Они внушили ей, что приличия выше счастья. Твоя мама им поверила. Она бы так и жила, не познав счастья, с нелюбимым мужчиной, среди таких же фальшивых людей, как и ее родители. Пока не появилась ты. Она так тебя любила. - Джина даже закрыла глаза, словно представляя что-то хорошее. – Она так улыбалась, когда ты была маленькая. Помнишь, как мы вытворяли проказы, Николь, как думаешь почему? Почему твоя строгая мама не замечала, как мы выращиваем растения или играем в догонялки.

Джина открыла глаза и посмотрела на меня, желая узнать, помню ли я. И да, я помнила. Это были счастливые минуты моего детства.

Я не ответила, и Джина продолжила.

- Твое рождение сделало ее очень счастливой. Но ей нужно было время, научиться принимать это счастье. Научиться показывать свои чувства и не стыдиться их. Твоя мама ведь не всегда была такой холодной, верно?

Я покачала головой. Она редко улыбалась, но когда это случалось, она была так не похожа на себя. Ее носик приподнимался, под глазами появлялись маленькие морщинки, но ее это не портило. Напротив. Лицо становилось более расслабленным и юным.

Мама редко улыбалась, в основном, когда приезжала тетя Джина, или когда я тайком ловила ее взгляд на себе.

Я любила ловить эти секунды, пока она не понимала, что я вижу, и снова не становилась хмурой и серьезной.

- Значит, моя мама не была сущим злом? – спросила я, вспоминая, как она целовала меня в голову, думая, что я сплю, и гладила по волосам.

Джина положила руку поверх моей. Я посмотрела на нее и увидела, как светится ее лицо от воспоминаний о женщине, которая всю жизнь прожила с мужчиной, которого она любит. В этот момент я точно осознала, насколько глупым был мой первый вопрос. Джина любила маму и никогда бы не завела интрижку с папой. А вспомнив, как мама радовалась приезду Джины, я поняла, насколько был глупым и мой второй вопрос. Две настолько разные женщины, были по-настоящему близки.

- Она была сложным человеком. Но ты делала ее лучше. Уверена, что после рождения Софии она стала бы еще счастливее, еще мягче. Твоя мама не желала смерти Адаму. Это было их общее решение. Неправильное! Да! Но общее. Адам должен был принимать уколы и пока Джоан была жива его здоровье не ухудшалось. Должно быть, он пропускал укол после ее смерти, поэтому стал хуже ходить.

И это было логично. Пока мама была жива, папа так не хромал и обходился без трости. Все ухудшилось с ее смертью.

Я выдохнула со всхлипом, сильно зажмурившись.

- Николь, – Джина, должно быть, испугалась, но я открыла глаза и улыбнулась.

- Спасибо! - сказала я. Простое слово, но больше я не знала, что добавить к нему. Я почувствовала огромное облегчение, узнав, что моя мама не была злобной интриганкой и разлучницей. И да, я все еще имела право на нее злиться, но вместе с тем, имела право и ее любить. Слишком сложно ненавидеть человека, который был тебе так близок. Слишком больно ненавидеть свою родную маму.

- Нужно идти, – сказала, встав со стула и освободив руку. Джина расстроилась, когда я высвободила руку.

- Мне просто нужно время, – сказала я. – Слишком многое узнала за один день.

Джина понимающе улыбнулась и кивнула. Она не встала за мной, позволяя уйти одной, но прямо у двери я встала и повернулась к ней.

- Вы будете чудесной парой с моим отцом, - сказала я и, поймав удивленный взгляд, сразу же вышла.

Я хотела поскорее найти сестру и нашла ее довольно быстро. Она спала в кресле, а напротив сидел Дэйрон и в слабом свете лампы погрузился в чтение каких-то бумаг. 

Дэйрон заметил меня. Он оторвал взгляд от бумаги и поднял глаза.

- София уснула? – спросила я шепотом. – Почему здесь?

- Очень ждала тебя, но мы с Ульрихом не пустили ее. Вам нужно было поговорить наедине.

Я села на кресло рядом с Софией и погладила ее по голове. Моя малышка заворочалась, но глаз не открыла.

Будучи в близости от Дэйрона, я заметила, что изучал он не бумаги, а газеты. А рядом с ним стояла просто огромная стопка.

- Что это? – поинтересовалась я так же шепотом.

- Сорн прислал для меня выпуски промышленной газеты столицы за несколько лет.

- И что там интересного? – удивилась я, внезапно проснувшемуся интересу супруга к газетам. Папа очень любил эту газету.

- Ничего, – напряженно сказал он. – В этом-то все и дело.

Его лицо стало задумчивым. А я даже представления не имела, о чем может думать мой супруг.

- Знаешь, Николь, здесь есть статьи о том, как у фермера сбежало несколько куриц, – сказал он, посмотрев на меня.

Я только фыркнула.

- Бывает, журналистам нечего писать, вот и вытягивают сенсации из пальца, – изложила я давно отмеченную для себя истину. Даже мои любимые газеты иногда писали такую скучную ерунду, что под нее можно было заснуть на второй строчке.

- Это меня и удивляет. Есть масса скучных историй, но нет ни одной статьи о вашей семье. – Дэйрон задумался и посмотрел мне в глаза.

- Это хороший знак? – растерянно спросила я. – Никто не знает, что мы разорены…

- Но как