Молодой человек дошел до двери и обернулся.

— Отдохни, па. Ты просто устал.

И вышел.

Катя бездумно смотрела в телевизор. Последние сутки после битвы с Молохом прошли как в тумане. Сна толком не было, хотя усталость давила на плечи, пытаясь уложить на кровать, в глаза словно насыпали песка. Но дверь в мир сновидений оказалась закрыта. Возможно, оно и к лучшему. Кто знает, какие кошмары поджидали ее там?

Нежить чувствительнее к колебаниям силы, они с ревенантом сразу заметили открытие демонических врат и переместились на крышу одного из близлежащих домов. Катя помнила, как безучастно наблюдала за гибелью инквизиторов, а после и военных. Она и дальше стояла бы на той крыше, не вмешиваясь, а только выжидая, если бы не связь с инквизитором, которая, как струна, натягивалась все сильнее, но не лопалась, а с немыслимой силой тянула туда, в самое пекло сражения. В момент, когда демон нанес последний удар, притяжение стало нестерпимым. Это воля инквизитора, хозяина, мечтавшего во что бы то ни стало уничтожить Молоха, это даже не произнесенный вслух приказ, а просто желание победить врага. Одно его желание, — и враг становится общим. Банши служит своему хозяину, банши-фамильяр. «Я буду нести смерть тому, на кого ты укажешь», — звучали в голове ее же слова. И ей пришлось вступить в сражение, пусть в тот момент оно нисколько ее не затрагивало. Ведьма совершенно не жалела об оказанной помощи, но она отчетливо осознавала, насколько стала зависима от Максима. Был ли он сильнее в тот момент, когда держался в бою из последних сил, или он смог сломить ее волю во время ритуала подчинения, а может, связь между ними, созданная во время приворота, повлияла — трудно теперь сказать. Более того, поскольку прямого воздействия на банши не было, то и желание Максим ей тоже не должен. Да и, судя по реакции, инквизитор даже не догадался, почему банши и ревенант вступили в бой. И Катя отчетливо понимала, что на эту грань их новых отношений она сама ему не укажет. А еще очень надеялась, что и Максим об этом тоже не скоро узнает. Потому что подчиняться чьим-то мыслям — это уже перебор, пусть ревенант также пошел в бой исключительно из-за желания самой банши, не оставив ее одну с неравным противником.

Ревенант. Его воспоминания, смешавшиеся с ее собственными и создавшие какую-то смазанную картину, в которой то мерещилось одно, то чудилось другое. Точно Екатерина смогла понять только то, что он был инквизитором и как-то причастен к смерти ее бабки. В его воспоминаниях есть ключ к сегодняшним событиям, только пока не ясно какой. Периодически в них мелькал ненавистный Володарский, каким она его запомнила, и от этого становилось совсем жутко. Тогда, прикоснувшись к ревенанту, вобрав в себя его память, банши стала еще дальше от мира живых и ближе к миру смерти. Там все казалось простым и понятным. Перед смертью равны все и подчиняются только костлявой. Здесь же ее жизнь представляла собой кучу разбитых осколков, которые не имели никакой ценности. Ни работы, ни дома, ни семьи. Хотя последнего у нее никогда не было, но тем отчетливее сейчас, перед ворохом проблем, она ощущала свое одиночество. Чего ждать от Максима, ведьма просто не знала и была не уверена, хочет ли знать. Неизвестность давала отсрочку в принятии решения. И Кате хотелось иметь хоть какое-то представление о собственной жизни, прежде чем думать, как строить отношения с инквизитором.

— Привет! — раздалось у нее над ухом.

Максим вернулся незаметно для поглощенной невеселыми думами женщины. А еще принес с собой большую коробку роллов, которая стояла на столе. Рядом бутылка белого вина и два бокала, но самое главное — огромный букет кроваво-красных роз, легший Кате на колени. Столько цветов сразу ей никогда не дарили.

— Не грусти. — Инквизитор легонько поцеловал ее в щеку. — Все будет хорошо.

— А я не грущу, — улыбнулась ведьма. Все-таки подобный знак внимания никого не оставит равнодушным.

— А то я не вижу. Сейчас в ведро воды наберу, больше у меня цветы ставить некуда.

Пока Катя сидела в обнимку с букетом, инквизитор принес ведро, открыл вино, разлил его по бокалам и даже достал откуда-то несколько свечей. И вуаля — романтический ужин готов!

— Знаешь, суши как-то странно смотрятся на таком столе, — не сдержала улыбки женщина.

— Знаю. — Макс улыбнулся в ответ. — Просто захотелось. За нас!

Легкий вечер за вкусной едой и приятной болтовней ни о чем. И кажется, что ничего не было — ни кровавых ритуалов, ни банши, ни Молоха. Ни приворота.

— Не думай о плохом, — попросил молодой человек, беря Катю за руку. — Мы со всем справимся, это всего лишь вопрос времени. Ближайшего.

— Тебе легко говорить, — отвернулась ведьма. — Это не ты потерял все, чего добивался всю жизнь.

— А почему ты считаешь только то, что потеряла? Ты нашла себя, нашла меня. Что еще нужно для счастья? Может, ты просто слишком много думаешь?

Екатерина могла бы рассказать, что еще ей нужно, но Максим не дал. Он встал и подошел к серебристому виниловому проигрывателю, который раньше Катя не замечала, выбрал пластинку и включил музыку. Заиграло что-то из блюза, медленное и чувственное. Глубокие ноты саксофона, подхваченные роялем, разлились по комнате. Мелодия пробирала до мурашек, удивительное качество звука, чистого и насыщенного.

Максим ничего не говорил, любые слова стали бы сейчас лишними. Просто взял Катю за руку и притянул к себе.

Медленный танец, настойчивые прикосновения, инквизитор нарочно высвобождает свой дар, и с его пальцев струится сила, разбегающаяся искрами огня дальше. Дыхание перехватывает, а губы начинают зудеть, но кроме прикосновений мужчина ничего не предпринимает. И Катя ловит свое отражение в его глазах, потемневших и сияющих. Зарываясь пальцами в короткие и густые волосы, ведьма притягивает Максима ближе. Он прав — она слишком много думает.

Кажется, обмен силой идет даже через поцелуй, иначе непонятно, почему они не могут оторваться друг от друга. На обоих сейчас рубашки, пуговицы на которых расстегиваются как по волшебству, вся остальная одежда тоже куда-то исчезает. Никаких преград, никаких сомнений, никаких вопросов. Два обнаженных человека с обнаженными душами и чувствами. Его руки, его прикосновения, которые доставляют невероятное удовольствие, усиленное даром, заставляющим откликаться каждый нерв, каждую точку на теле. Ее желание и страсть, выплескивающиеся через край с криками и стонами. И оглушительное наслаждение, переходящее в тихое счастье, когда просто лежишь рядом и радуешься близости, чувствуя биение сердца и тепло кожи.

Максим поцеловал женщину в макушку:

— Катя, я хочу, чтобы ты знала. Понимаю, что тебе сейчас нелегко, но ты сильная и со всем справишься. Найдешь новые ценности и точки опоры в жизни. Жалость способна сломать даже сильнейших, сделать их слабыми. Жалеть можно только детей, когда они разбивают коленки. Взрослому нужно молча протянуть руку и помочь встать. А дальше он должен разобраться сам.

— А если упавший сломал ногу?

— Ну, если прибегать к таким аллегориям, ты сейчас вполне жива и здорова, руки и ноги целы. Значит, нужно вставать и идти дальше. Максимум — зеленкой помазать или йодом прижечь.