он. – Наверное, это все равно что пытаться на словах научить кого-то… завязывать галстук. Всегда лучше получается, если… Можно мне?

– Да, пожалуйста!

Он задрал рукава свитера, встал позади меня и свою правую руку вытянул вдоль моей правой руки, а левую – вдоль левой, своим дыханием касаясь моего уха. Дыхание было ровным, ритмичным. Затем тихим голосом, словно на том конце стрельбища паслась живая дичь, он объяснил мне, в какой последовательности нужно действовать, и прибавил что-то ободряющее. Мы вместе уравновесили приклад на плече. Вместе прицелились. Вместе вдохнули и выдохнули. И когда мы нажали на спусковой крючок, я почувствовала, как его плечо помогает моему плечу справиться с отдачей.

Уоллес позволил мне выстрелить пятнадцать раз, и мы перешли к «кольту». Затем к «люгеру». Затем по очереди постреляли из «браунинга», и уж я задала тем ублюдкам, что застрелили Клайда Барроу. Пусть-ка теперь хорошенько подумают!

Было уже часа четыре, когда мы, прогуливаясь по прорубленной в сосновом лесу просеке, вышли на поляну на берегу озера. И к нам тут же решительным шагом подошла молодая женщина примерно моего возраста. Она была в брюках и сапожках для верховой езды, а ее светлые рыжеватые волосы были убраны за уши заколками. На сгибе руки у нее висело ружье с открытым затвором.

– Ну, здравствуй, Соколиный Глаз[133], – сказала она с многозначительной улыбкой. – Я ведь не помешала вашему свиданию, нет?

Уоллес слегка покраснел, а девушка протянула мне руку и представилась:

– Битси Хоутон. – Казалось, этим она скорее подтверждает факт своего существования, а не объясняет, как ее зовут.

– Кейти Контент, – сказала я, невольно подобравшись и выпрямив спину.

– А что… Джек тоже здесь? – спросил Уоллес, неловко чмокнув Битси в щеку.

– Нет. Он в городе. А я приехала просто покататься, а потом решила, что неплохо бы выбить парочку мишеней. Надо же как-то форму поддерживать. Все-таки не все такие прирожденные стрелки, как ты.

Уоллес снова покраснел, но Битси этого, похоже, даже не заметила и снова повернулась ко мне:

– А вы, похоже, только начинаете?

– Неужели это так заметно?

– Ну, еще бы. Но я уверена, что под руководством этого старого индейца у вас все отлично получится. Да и денек сегодня для стрельбы отменный. В общем, я пошла. Приятно было с вами познакомиться, Кейт. Надеюсь, мы еще увидимся у нашего Уолли.

Она насмешливо подмигнула Уоллесу и удалилась.

– Ничего себе! – только и сказала я.

– Да уж, – сказал Уоллес, глядя Битси вслед.

– Она что, твоя старая приятельница?

– Мы с ее братом… с детства дружим. А она… ну, она вечно болталась где-то поблизости.

– Но больше, наверное, не болтается?

– Да нет, – усмехнулся Уоллес. – Больше не болтается… и уже довольно давно.

Озеро было небольшим, раза в два меньше стандартного городского квартала, зато его со всех сторон окружали деревья. Пятна зеленых водорослей, видневшиеся на поверхности воды, были похожи на очертания континентов, как бы плавающих в Мировом океане. Мы миновали маленький причал с привязанной к нему гребной шлюпкой и пошли дальше по тропинке к небольшому деревянному помосту, почти незаметному среди деревьев. Там нас уже поджидал Тони, который приветствовал нас и, обменявшись несколькими словами с Уоллесом, исчез в лесу. На скамье рядом лежало какое-то новое ружье в полотняном чехле.

– Это дробовик, – сказал Уоллес. – Охотничье ружье. У него заряд больше. Ты и сама сейчас… отлично это почувствуешь.

Ствол ружья был украшен прихотливой гравировкой и похож на серебряное ювелирное изделие Викторианской эпохи. А приклад выглядел столь же утонченно, как ножка кресла чиппендейл. Уоллес взял дробовик и стал объяснять мне, откуда прилетит глиняный «голубь» и как нужно внимательно следить за ним в прицел, чтобы сделать выстрел в соответствии с траекторией его полета, но как бы чуточку его опережая. Затем, вскинув ружье на плечо, он крикнул:

– Давай!

Из кустов тут же вылетел «голубь» и словно завис на мгновение в полете над поверхностью пруда.

БУМ!

В воду дождем посыпались осколки разлетевшегося вдребезги «голубя» – точно последние искры того фейерверка в Вайлэвей.

В первых трех «голубей» я попасть, конечно же, не сумела, но потом как-то приладилась и из последовавших шести разбила четыре.

В тире звук «ремингтона» казался каким-то более сдержанным, сдавленным, стиснутым со всех сторон стенами коридора; казалось, он проникает тебе прямо под кожу – примерно так же на меня действует, когда кто-то ест с ножа и случайно заденет лезвие зубами. Но здесь, на озере, дробовик звучал в полную силу. Он гулко бухал, точно корабельная пушка, и эхо выстрела не смолкало еще очень долго, словно придавая форму окружающему воздуху или, точнее, открывая в нем скрытую архитектуру того, что существовало там всегда – над водной гладью как бы взмывали ввысь своды невидимого собора, о существовании которого было хорошо известно воробьям и стрекозам, но человеческий глаз узреть этого не мог.

В сравнении с винтовкой дробовик казался продолжением стрелка. Когда пуля «ремингтона» поражала сердце мишени на дальнем конце стрельбища, то возникший звук казался абсолютно не зависящим от твоего пальца, нажавшего на спусковой крючок. Но когда после твоего выстрела глиняный «голубь» разлетался вдребезги, это была, безусловно, твоих рук работа. Стоя на помосте и следя за мишенью, я вдруг словно обретала могущество Горгоны – способность уничтожить материальный предмет на расстоянии, всего лишь встретившись с ним взглядом. И это чувство не исчезало вместе со звуком выстрела. Некоторое время оно еще длилось, пронизывая все мое существо, обостряя все прочие ощущения и добавляя необходимую толику самообладания моей манере держаться или же, наоборот, чуточку бахвальства. Так или иначе, но примерно с минуту после выстрела я чувствовала себя немного похожей на Битси Хоутон.

Если бы кто-то раньше рассказал мне о том, какую уверенность в себе способно пробудить стрелковое оружие, я бы всю жизнь только и делала, что стреляла.

На обед были клубные сэндвичи. Мы сели есть часов в шесть, устроившись на террасе, вымощенной ярко-синей плиткой цвета медного купороса. Терраса выходила на засоленное болото, и кроме нас там было всего несколько человек, сидевшие вразнобой за столиками чугунного литья. Обстановка, намеренно лишенная какой бы то ни было гламурности, безусловно, обладала определенным очарованием.

– Какой напиток вы предпочтете с сэндвичами, мистер Уолкотт? – спросил молодой официант.

– Мне, Уилбур, пожалуйста, чай со льдом. А тебе, Кейти? Но, может быть, ты хочешь коктейль?

– Нет. Чай со льдом – это просто прекрасно.

И официант уплыл на кухню, ловко огибая громоздкие столики.

– Ты что же, знаешь здесь всех поименно? – спросила я.