романами и всем таким. Иногда люди просто безразличны друг к другу. Не надо искать здесь чего-то большего.

– Что вам не нравится в Вивьен?

– Думаю, дело скорее в том, что ей не нравлюсь я.

– Почему?

Алек уставился на Эви, на пронзительные угольно-черные глаза и невинное выражение на очень молодом лице. Ей невозможно было дать больше двадцати лет – слишком мешали по-девичьи розовые щеки, обкусанные ногти и исцарапанные носки школьных ботинок.

– Потому что, как и все, я совершал ошибки. И я за них многажды извинялся. Но для мисс Лоури ничего никогда не будет достаточно. И это мне не нравится в ней.

– Моя мама сказала бы, что это похоже на гордыню.

– И как же?

– Вы считаете, что вашего извинения – ваших слов – достаточно. Не действий. Это гордыня.

– Ну, я определенно не собираюсь умолять ее.

Эви покачала головой.

– Сомневаюсь, что Вивьен хочет этого.

– И в этом проблема. – Алек снова вздохнул, начиная расслабляться от шампанского, несмотря на любопытный взгляд Эви. – Я понятия не имею, чего она на самом деле хочет. Я не знаю, что с ней делать.

Эви пожала плечами, будто говоря, что не ему решать.

– Она человек, мистер МакДоноу, не лучше и определенно не хуже других. Как вы сами сказали, она не персонаж из книги.

Он мог только неотрывно смотреть на уходящую Эви, позволяя ее резким, прямым словам улечься в голове. Последней, от кого он ожидал услышать романтический совет, была Эви Стоун. При этой мысли он схватил свое пальто со стойки и ушел с вечеринки до того, как в него вцепились другие женщины.

Леди Браунинг, Эллен Даблдей, Пегги Гуггенхайм, Соня Блэр, Грейс и Эви остались одни на втором этаже «Книг Блумсбери».

– Вся эта чепуха – о том, что ему не нужны читатели, и все такое, – вещала леди Браунинг компании, кивая на пустую трибуну позади них.

– Мой бывший начальник Сирил Коннолли с ним бы согласился, – ответила Соня. – Ему принадлежат знаменитые слова: «Лучше писать для себя и лишиться читателя, чем писать для читателя и лишиться себя».

– Но должна же быть золотая середина? – раздался новый голос. Все женщины повернулись как одна и увидели стоящую в дверях с улыбкой Вивьен. – Только дамы?

Пегги Гуггенхайм хлопнула в ладоши.

– О, хотела бы я видеть его лицо, когда вы отказали, – с удовлетворением сказала она. – Его редко отвергают. Бонус славы.

Леди Браунинг довольно рьяно закивала.

– Не могу спорить.

– Хотя писатели-мужчины – это редкая порода, – добавила Эллен Даблдей.

– Писатели в целом, я считаю, – отметила Гуггенхайм. – Никчемное, неуверенное в себе племя.

– Абсолютно, – согласилась Эллен. – Сколько катастрофических вечеринок мне пришлось пережить ради Нельсона. За исключением твоего присутствия, Дафна, конечно.

– А вот художники, – продолжила Гуггенхайм, – прямая противоположность неуверенности в себе. Сплошь считают себя уберменшами. Но в постели сильны.

Грейс и Вивьен обе обернулись посмотреть на Эви, зная, что та покраснеет, но девушка казалась слишком ошарашенной и завороженной Гуггенхайм, чтобы реагировать.

– Если вы закончили… – сказала Вивьен со смешком, затем дождалась, пока остальные дамы затихнут. – Он не хотел затащить меня в постель – прости, Эви, соблазнить меня, – хотя, полагаю, у такого человека это предложение всегда на столе.

– И что же тогда ему могло понадобиться? – изумилась Пегги Гуггенхайм, прежде чем вежливо добавить, – если разрешите полюбопытствовать.

– Он хотел… стать моим наставником. О, я вижу выражения на ваших лицах. Но, оказывается, леди Браунинг показывала ему мои тексты за коктейлями днем. Я знала, что должна была попросить вернуть эту тетрадь.

Леди Браунинг сделала жест беспорочности, наливая себе новый бокал шампанского из стоящей на серебряном подносе бутылки.

– Сомневаюсь, что меня бы когда-либо опубликовали без сэра Артура Квиллер-Куча и его советов. Дареному коню в зубы не смотрят. Да и в другие места тоже.

– Ну, юный мистер МакДоноу определенно не это увидел в происходящем. Или, – тут темные глаза Пегги Гуггенхайм загорелись лукавством, – в этом и был смысл?

– Ну, так или иначе, – серьезнее сказала Вивьен. – Я вообще-то вернулась не за этим. «Поворот по солнцу», – сказала она прямо, поворачиваясь к Гуггенхайм. – Расскажите подробнее.

– Что вы хотели бы знать? Мы не получали зарплаты, подметали полы и продавали тысячи книг. И заваривали литры чая. Предположу, что разница с тем, чем заняты вы, небольшая. Хотя меня с моей паршивой математикой к кассе подпускали только в полдень, когда в зале было пусто. – Гуггенхайм широко улыбнулась воспоминанию. – Но мы многому выучились в юном возрасте, как раз когда есть время учиться. Я бы не открыла собственной галереи на Корк-стрит, не будь у меня этого опыта.

Слова Гуггенхайм дали Грейс прочувствовать ее возраст.

– Я годами делала одну-единственную вещь.

– А именно?.. – спросила Гуггенхайм.

– По сути, перепечатывала слова главного управляющего.

– Как поразительно, – встряла леди Браунинг.

– Я начинала с того же в «Горизонте», – поделилась Соня Блэр. – Но мне повезло – Сирил Коннолли любил женщин, в хорошем смысле. Мы с Клариссой Спенсер-Черчилль, по большому счету, управляли журналом под конец. И конечно… – вдова Джорджа Оруэлла самоуничижительно, почти меланхолично рассмеялась, – он должен был развалиться.

Остальные тоже засмеялись.

– Но сколько для этого нужно? На самом деле? Чтобы управлять собственным магазином? – Вивьен внимательно смотрела на Гуггенхайм.

– Лучший выбор – начинать с чего-то уже существующего. Самые большие траты уйдут на изначальный фундамент. Пространство, полки, наращивание складских запасов. После этого вы будете год-два нести потери. – Гуггенхайм окинула Вивьен сочувственным взглядом, прежде чем посмотреть на часы. – Боюсь, мне пора. Завтра меня ждет утренний поезд до Венеции.

– Могу я попросить вашу визитную карту? – спросила Эви, и Вивьен и Грейс обе взглянули на нее с удивлением.

– Конечно. Вы должны заглянуть ко мне, если когда-либо будете в Венеции. Посмотрите на мою коллекцию на Гранд-канале.

– О, я думаю, сперва она доберется до Индии, – сказала Вивьен, подмигнув Эви, которая уставилась на нее в ответ с таким выражением, будто такая мысль никогда не приходила ей в голову.

Пегги Гуггенхайм медленно натянула перчатки, наблюдая за тем, как краснеет лицо Эви, затем с намеком улыбнулась.

– А, теперь понимаю.

– Я родилась в Индии. В Калькутте, – заявила Соня, подходя к стойке за своим пальто. – Эрик тоже – в том, что тогда называлось Бенгалией. Мы оба в раннем детстве переехали в Англию. Кажется, это было тысячу лет назад и в миллионе миль отсюда. Мистеру Рамасвами, должно быть, очень тяжело находиться вдали от семьи.

– На что там похоже? – спросила Эви, пока Вивьен и Грейс молча улыбнулись друг другу над ее головой.

– Моему детскому разуму она казалась большой и открытой, и беспокойной, как калейдоскоп. И все же все было окутано отсутствием цвета, тусклым,