— Я сама! — Мне удалось вырваться из ее объятий и вскочить. — Убью гада! Сколько можно-то?! Топит и топит меня, старый хрен!

— Девочкам не стоит ввязываться в перепалки, — попыталась успокоить Катя, погладив меня по руке. — Лёша сходит, переговорит, пожелает ему творческих узбеков. И я уверена, что такое больше не повторится. Да, Лёша?

Тимофеев, успевший разглядеть ровно половину из того, что та сказала мне, почему-то послушно замотал головой и двинулся к выходу. Я не протестовала. Мне было приятно видеть, что кто-то готов за меня вступиться.

Вскочив на лету в кроссовки, Алексей с серьезным видом проследовал мимо меня в своей зашитой криво и наспех футболке.

— Я… — начал было Артем.

Но Тимофеев остановил его жестом руки. Парень плюхнулся обратно на диван. Многострадальная дверь со скрипом захлопнулась за сыщиком.

Катя принесла вина из своей квартиры, и мы устроились прямо в гостиной. Артем заказал в службе доставки пиццу и бургеры.

— Вуаля, — сказала я, поставив бокалы на столик перед диваном.

Позади меня звонко шлепнула очередная капля в ведро. Мне не удалось сдержать жалобный вздох. Катя, заметив это, включила телевизор и сделала громче.

— Тёма, сколько тебе лет? — грозно сказала Катя, наливая вино.

— Без трех дней восемнадцать, — сделав серьезное лицо, сообщил тот.

— Уговорил. Сделаем тебе скидочку, — согласилась Катя и протянула ему бокал, — три дня не в счет.

Парень радостно закатал рукава свитера.

— Первый тост за любовь, — предложил он.

— Я бы от нее сейчас не отказалась, — поддержала Катя. — Как-то всё до сих пор не складывалось в моей жизни.

— Предлагаю выпить за то, чтобы у всех сложилось.

— К слову сказать, я думала, что Алёна, собачий тренер, — девушка Лёши, — обратилась я к Артему, принимая свой бокал.

— Собачий тренер, — рассмеялась Катя. — Тренер собачий!

Мы дружно захохотали.

— Она не в его вкусе, — признался парнишка, утирая слезы от смеха.

— Нет, она эффектная, — не согласилась я и повернулась к подруге: — Ты бы ее только видела!

Я обрисовывала фигуру собачьего тренера, не забыв ни про одну округлость на ее теле.

— Ничего особенного, — буркнул парнишка.

— Ты не прав.

— Как бы она ни выглядела, — возразил Артем, пригубив вина, — моего брата не оставило равнодушным то, что при разговоре с ним она часто обращается к третьим лицам. Словно бы он был умственно отсталым.

— Кстати, да. — Мне вспомнился наш разговор в приюте. — Всё, что она объясняла тогда, было направлено ко мне. Видимо, с тем, чтобы я ему потом всё разжевала.

— В том-то и дело, — согласился парень, — обществу трудно воспринимать глухих людей как равных себе. Для многих нарушения слуха сродни умственным отклонениям. И Лёхе это, конечно, всё тяжело дается.

— Кому, если не ей, всё знать про такие вещи, — заметила я.

— Я видел эту мадам. Она бы и не прочь замутить с ним, говоря откровенно. Но когда в общении проскальзывает такое отношение, это больно бьет по его самолюбию. Ему не нужна сиделка, даже с такими выдающимися достоинствами. Ему хочется чувствовать себя мужчиной.

— Она же не первый день работает в этой сфере, — удивилась я. — Про глухих всё знает. Мне кажется, что мы всё-таки зря ее обвиняем. Да и насчет твоего брата у нее вряд ли были какие-то серьезные намерения.

— Он ей нравится. — Артем упрямством напоминал брата. — И тебе нравится.

— Мне? — смутилась я, чуть не подавившись.

— Тебе, — хитро улыбнулся он.

— Не сказать, чтобы…

— Нравится! — рассмеялся он. — Я же не ребенок. С пятнадцати лет живу отдельно от родителей, два года работаю в агентстве и научился замечать еще и не такие вещи. Читаю между строк. Да и брата своего знаю достаточно давно.

— Да, — призналась я, — он мне нравится. Но нас связывает только работа.

— Знаешь, я даже рад, — вдруг сказал он, усаживаясь удобнее. — Можешь отпираться. Но что круто, это то, что ты толкаешь его на подвиги. Каждый день. И каждый день становится для него преодолением себя.

— Господи, у меня в голове не укладывается, как он справляется со всем этим, — вставила Катя, опустошив бокал.

— И это идет ему на пользу, — добавил Артем. — Я долго ждал чего-то такого, что заставит его вылезти из своего панциря. И он меняется на глазах, становится самостоятельным, как прежде. Уходит в отрыв. Я очень рад.

Глаза паренька загорелись.

— Это все хорошо. — Мои щеки заметно покрылись румянцем. — Но я не думаю сейчас о чем-то большем между нами. И сдерживающий фактор здесь скорее он, а не я.

— Конечно, — усмехнулся Артем и одарил меня загадочным взглядом. — Он не может себе этого позволить, потому что оброс кучей комплексов за эти годы. У него характер был не сахар: упрямый, боевой, серьезный, аж до ряби в глазах. И после всего произошедшего с ним он словно надломился. И вроде бы не принимает свою судьбу, сражается, идет вперед, добивается целей. Но с другой стороны, не хочет навязывать себя кому-то, считая свою глухоту обузой или тяжелым грузом.

— Я тебе прямо скажу, Артем, что правда, она где-то посередине. Он всё сделал, чтобы люди могли с ним общаться, но это, так или иначе, остается сложным и для него, и для окружающих.

— А тебе? Тебе сложно быть с ним рядом? — добродушно произнес он, глядя мне прямо в глаза.

Катя прокашлялась и снова наполнила свой бокал.

— Рядом с ним должен быть человек, готовый разделить с ним эти тяготы. И только во имя любви. Потому что любовь — это единственное, что может помочь услышать глухому и увидеть слепому. Достойна ли я этого? Смогу ли? Хочет ли он этого? Не знаю. Мы слишком мало друг друга знаем. И все эти вопросы пока не своевременны.

— А по-моему, — заключил он, поднимая бокал, — ты всё уже знаешь. Или я идиот.

— Не знаю, — повторила я.

— Просто… он столько делает для тебя. И таким я его еще не видел. Не подведи его, ладно? Если нет, то не давай напрасных надежд. Если да, то будь достойна его.

— Красиво сказал, — изрекла Катя, чокнувшись с ним бокалами.

Я оставалась сидеть неподвижно. Мне было о чем подумать.

— Ты мне нравишься, Саша. — Артем протянул свой бокал. — И мне нравится то, что происходит между вами. Это волшебно, ведь так?

К моей голове прилил жар. В животе запорхали бабочки. Я вдруг призналась самой себе в том, в чем еще не признавалась никому. И вдруг стало так легко, так свободно на душе и так ясно.

— Да, — ответила я, не в силах сдержать улыбку, расплывавшуюся по лицу.