– Всё ты знаешь. Не ври!

Да, вчера к солдатику приезжал папик-грузин. Презентовал Ромашкину отменное вино и коньяк, правда барахольский, но всё же коньяк. Плюс фрукты.

– Знать-то я знаю…

– Достал, ну. Дай поспать! Вино, фрукты, коньяк возьми из моего сейфа.

«Потом раскажешь. С подробностями».

Шмер и рассказал. Потом. С подробностями.

О, давненько не переживал он таких острых ощущений! Если честно и откровенно, то никогда! Были в его жизни три женщины, совсем ещё девушки… Тот случай на свадьбе вообще не в счет, в суете даже не понял толком, что и как произошло. Но эта! То есть Наташка! Ломовая лошадь! Она загоняла Шмера до седьмого пота.

После третьего захода Мишка спекся:

– Сейчас ещё по коньячку, и баста! Хорошего понемногу.

По коньячку давыденковская жинка – легко! А насчет «и баста» – поняла с точностью до наоборот. То есть снова накинулась на Шмера, и снова – по полной программе. Сам же сказал – и баста… Каждый слышит и понимает в меру своего… темперамента.

Но даже молодой неутомимый организм Шмера подустал. В одном месте натерлось, в другом зудело, в третьем саднило.

– Эй, юноша бледный со взглядом горящим! Хорош сачковать! Сам сказал: и баста!.. Вот скажу Мирону, что ты бездельник и лентяй. Накажет за недобросовестное исполнение служебных обязанностей.

– Не скажешь! Он из тебя враз отбивную котлету сделает.

– Не-ет, Мирон меня лю-у-убит, все прихоти исполняет. Это он тебя изуродует, если вдруг узнает…

– Да? А про «вертеп» Мирон в курсе? – выложил козырь Шмер.

– В курсе, в курсе. Но без подробностей. Шальные деньги не скроешь. Я говорю, что танцую и пою в эротическом костюме.

– Верит в танцы? – усмехнулся Шмер.

– Не знаю. Делает вид, наверное. Просто убедил себя в моей верности. Но того, кто пронюхает и будет болтать, чем я занимаюсь, уничтожит. Ему в Академию нужно поступать. Меня, конечно, поколотит, но не убьет, ни за что! Я его приворожила. Ведь есть чем, согласись? – Она огладила себя по груди, качнула голыми бедрами.

Да уж, Миша, попал ты в руки мастерицы-профессионалки, любящей своё ремесло. Даже «вертеп» для неё, как сама призналась Шмеру, – не работа, а хобби. Кто-то любит детей, а кто-то сам процесс. Кому-то доставляет удовольствие шить, другим вязать или печь пироги. Кто-то болен выращиванием комнатных цветов, встречаются даже особи, обожающие рыбалку. А Наташка любила «скребалку» и «скреблась» каждый день по несколько раз и «самцов» меняла без разбора.

Убедившись, что сегодня от усталого офицерика больше ничего путного (вернее, беспутного) не добиться, она выставила его за дверь:

– Чтоб завтра был у меня после двадцати трех часов. Ни минутой позже! Тренируй «аппарат», мальчик. Такой молодой, а не набрал спортивную форму. Надо меньше пить и зарядку делать по утрам!

Ромашкин, как обычно, в ходе выполнения стрельб роты был назначен старшим на учебном месте по гранатометанию.

– Никита, спрячь одну гранату, – попросил Шмер.

– Зачем? Как я потом отчитаюсь?

– Удивляешь! На, возьми колечко от запала для отчетности, а гранату положи в мою сумку. Рыбачить поедем с Ребусом-Глобусом на Каракумский канал, будем рыбу глушить. Я тебе сазана привезу на уху или карпов.

Никита с явным неудовольствием вынул из ящика гранату и запал в бумажной упаковке, спрятал их в Мишкиной полевой сумке. Если б Шмер предложил ещё и самому отнести гранату домой, Никита наверняка бы отказался. А так – пусть рискует, если ему нужно. Статья номер… Хищение взрывчатых веществ… В сговоре с группой лиц (двое уже группа!)… Ох! Вечно Шмер втянет в историю.

– Вот спасибо, Никит! Слушай, я тебя так отблагодарю, так отблагодарю!

– Как?

– А вот, хочешь, за меня сегодня к давыденковской жинке сходи. Она, знаешь, у-у-ух-х!!!

– Она, может, и «ух!», но я не ухарь. Да и «потрепанный товар» не по мне.

– Да ты стал разборчив! Наелся? Никита, вот уж не «второй сорт». Наоборот, шикарный объект.

– Тем более. Сам заварил, сам расхлебывай.

– Боюсь, у меня сегодня ничего не получится. Нет необходимого настроения… – Шмер с утра вновь обильно намазал мочки ушей зеленкой. Это стерва Наташка ему вчера их так натеребила, что они стали, как локаторы. Проклятая эрозия…

Шмер – шумер. С зелёными ушами.

На следующий вечер Шмер шёл знакомой дорожкой, нёс бутылку шампанского даме и пузырь водки для себя лично. Шёл уже без излишнего возбуждения и блеска в глазах. Типа, не такой уж я и мстительный. Плюс опасения – вдруг Мирон объявится раньше срока? А Мишке и вчерашнего «сеанса» хватило на неделю вперед. Эх…

Давыденковская жинка встретила уже в неглиже. А хороша! Породистая, кобыла. Зараза! Н-ну, за работу, товарищи!

Только к пяти утра Наташка выставила измочаленного Шмера за дверь. На ватных ногах он добрел до мансарды и рухнул, не раздеваясь, на диван. Сразу провалился в беспамятство.

Поутру, уже в канцелярии, Никита, критически глянув на бедолагу, резюмировал:

– Знаешь, Миша, я ведь тебя, пожалуй, туда не отпущу. Неуловимого мстителя из тебя не получается, ты устал. Здоровье ведь дороже. Погляди на себя! Рожа серая, глаза впали, синюшные засосы на шее и груди!

Шмер курил «Приму», машинально теребя любимые оттопыренные уши:

– Дык… Наташка велела опять приходить. Ты поглянь, как она запала. Даже в город на заработки не ездит и с меня денег не берёт.

– Скорее всего, просто в вертепе «переучёт». Или выходные девкам дали. Нет, бери паузу, сегодня не ходи. Скажи, что в наряд поставили.

– Я-то скажу, а она, думаешь, поверит?

* * *

– С ними, бабами, всегда так! – воскликнул Кирпич. – Безудержные какие-то! Сначала сладко, потом тошнит. Хочешь по-хорошему, а выходит, себе навредишь!

– Это точно! – поддержал Димка-художник. – Я пока в Европе картины рисовал, деньгу зарабатывал и домой высылал, моя разлюбезная их по ветру пускала. В итоге, квартиру пропила! Безудержные, да…

Шмер наведался в гости к любвеобильной Натахе ещё два раза.

На третий раз выпрыгнул в окно, спасаясь от внезапно объявившегося мужа.

Кажется, пронесло! Кажется, майор Давыденко не врубился, что у благоверной кто-то был. Кажется…

Креститься надо, если кажется! И по сторонам глядеть…

После очередного невыносимо долгого и бессмысленного совещания (бирки, мусор, конспекты, фляжки с чаем из «колючки») Шмер возвращался к мансарде своей обычной дорогой – по тропинке в сторону пролома в заборе. Уже стемнело. Сильно стеменело. Внезапно обуяла такая тоска, что захотелось напиться, забыться и более ничего не делать.