В тот вечер Расселл остался на ранчо. Мне это не показалось странным. Сюзанна и все остальные были фамильярами, которых он выпускал в мир, и так было всегда. Гай — словно его секундант на дуэли, Сюзанна, Донна и Хелен соглашались на все. Руз тоже должна была поехать, но не поехала, — потом она сослалась на дурное предчувствие, мол, потому и осталась, но правда ли это, я не знаю. Или ее остановил Расселл, почувствовав в ней непреклонную нравственность, которая могла утянуть Руз в реальный мир? Руз, у которой был ребенок, Нико. Руз, которая была главным свидетелем обвинения, представ перед судом в белом платье, со строгим пробором в волосах.

Не знаю, сказала ли Сюзанна Расселу, что с ними поехала я, — этот вопрос так и остался без ответа.

В машине играло радио — до смешного чужеродная музыка к чужим жизням. Жизням, где люди готовятся ко сну, где матери соскребают с тарелок в мусорные ведра оставшиеся от ужина объедки курицы. Хелен нудела не затыкаясь — вот в Пизмо на берег выбросило кита, и правда, что ли, что это знак и теперь будет большое землетрясение? Она привстала на колени, словно эта идея ее взбудоражила.

— Придется нам прятаться в пустыне, — сказала она.

На ее уловки никто не покупался: в машине царило молчание. Донна что-то пробормотала, Хелен стиснула зубы.

— Открой окно, — попросила Сюзанна.

— Мне холодно, — заканючила Хелен.

— Давай быстрее, — Сюзанна замолотила кулаком по спинке сиденья, — я тут плавлюсь, дура!

Хелен опустила окно, машина наполнилась воздухом, приправленным выхлопными газами. Соленой близостью океана.

И я была с ними. Расселл изменился, кончилось веселье, но я была с Сюзанной. Само ее присутствие сдерживало все мои страхи. Как у ребенка, который верит, что чудища отступят, если мать посидит у его кроватки. У ребенка, который не видит, что мать тоже напугана. Что она ничем не может ему помочь — только закрыть своим слабым телом.

Может быть, в глубине души я и знала, к чему все идет, — что-то пробивалось сквозь муть со дна; может быть, я примерно понимала общее направление — и все равно поехала с ними. Потом, и тем летом, и в самые разные периоды жизни, я буду — слепо, на ощупь — перебирать эту ночь, пропускать ее через пальцы.

Сюзанна сказала только, что мы наведаемся в гости к Митчу. Ее слова щетинились ненавистью, какой я раньше от нее не слышала, но все равно самое страшное, что я могла себе представить, — мы сделаем то же, что и у Даттонов. Устроим психическую атаку, чтобы его встряхнуть, чтобы Митчу хотя бы на миг стало страшно, чтобы ему пришлось выстраивать свой мир заново. Вот и хорошо — от ненависти Сюзанны вспыхнула и разгорелась моя собственная ненависть. К Митчу, к его жирным, пронырливым пальцам, к тому, как он мямлил что-то бессмысленное, оглядывая нас с ног до головы. Как будто он мог нас одурачить этими банальностями, как будто мы не видели, что похоть буквально сочится у него из глаз. Мне хотелось, чтобы он почувствовал себя слабым. Мы захватим дом Митча, словно проказливые духи из другого мира.

Я тоже это чувствовала, а значит — это и вправду было. Это ощущение, которое всех нас, сидевших в машине, объединило, — прохладное дуновение иных миров на наших волосах и коже. Но ни разу, ни разу мне не пришло в голову, что этот иной мир может оказаться смертью. В это я поверю, только когда меня с размаху оглушит новостями. После чего, разумеется, смерть окрасит все своим присутствием, безуханной дымкой заползет в машину и прижмется к окнам, дымкой, которую мы все будем вдыхать и выдыхать, в которую облечем каждое наше слово.

Проехали мы немного, находились, может, в двадцати минутах от ранчо. Гай осторожно спустил машину по узеньким, темным изгибам холма, выехал к долгим просторам полей и теперь набирал скорость. Мы пронеслись мимо частокола эвкалиптов, за окнами — холодок тумана.

Я была натянута как струна, и потому для меня все застыло, словно в янтаре. Радио, движения, профиль Сюзанны. Вот что у них всегда было, думалось мне, это сцепленное взаимосуществование — что-то такое, что опознается с трудом, поскольку маячит прямо перед глазами. Чувство, что тебя держит на поверхности сила сестринства, сопричастности.

Сюзанна положила руку на сиденье между нами. Я встрепенулась, увидев знакомые очертания, вспомнила, как она схватила меня тогда, у Митча в постели. Ногти у нее были все в пятнах, ломкие из-за плохого питания.

Я умирала от дурацкой надежды, верила, что могу рассчитывать на ее благословенное внимание. Я взяла ее за руку. Постучала пальцем по ладони, будто собиралась передать записочку. Сюзанна вздрогнула, очнулась от забытья, которое я заметила, только нарушив его.

— Чего? — злобно бросила она.

Мое лицо разом растеряло все маски. Наверное, Сюзанна увидела, как алчно в нем бьется любовь. Наверное, оценила масштабы, точно камень в колодец кинула — но всплеска так и не услышала. Взгляд у нее застыл.

— Тормози, — сказала Сюзанна.

Гай не остановился.

— Останови машину! — крикнула Сюзанна.

Гай обернулся и посмотрел на нас, съехал на обочину, остановился.

— Почему мы… — начала я, но Сюзанна меня перебила.

— Вылезай, — сказала она, распахнув дверцу.

Она двигалась слишком быстро, мне было ее не остановить, кадры неслись вперед, звук запаз дывал. — Да хватит тебе. — Я пыталась говорить весело, мол, я поняла шутку.

Сюзанна уже выскочила из машины, ждала, пока я вылезу. Она не шутила.

— Но тут же ничего нет, — сказала я, окинув шоссе отчаянным взглядом.

Сюзанна нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

Я поглядела на остальных, умоляя о помощи. Свет потолочного плафона обточил их лица до гладкости, так что они казались холодными, нечеловеческими, будто у бронзовых статуй. Донна отвернулась, но Хелен глядела на меня с клиническим интересом. Гай пошмыгал носом, поправил зеркало. Хелен что-то сказала, я не расслышала, что именно. Донна шикнула на нее.

— Сюзанна, — сказала я, — пожалуйста. — Мой голос беспомощно дрогнул.

Она молчала. Когда я наконец подтащилась к дверце и вылезла, Сюзанна не колебалась ни секунды. Нырнула обратно в машину, захлопнула дверь, свет под потолком погас, и они снова оказались в темноте.

И они уехали.

До меня дошло, что я осталась одна, и хоть я и лелеяла какие-то наивные мечты — они вернутся, они просто пошутили, Сюзанна бы меня не бросила, ни за что, — я понимала, что меня вышвырнули вон. Оставалось только отдалить картинку, взмыть куда-то к макушкам деревьев и поглядеть сверху на одиноко стоящую в темноте девочку. Которую я не знала.

В первые дни ходили самые разные слухи. Говард Смит [18] передал ложную новость о том, что убит Митч Льюис, впрочем, этот слух опровергли гораздо быстрее остальных. Дэвид Бринкли [19] сообщил о шести трупах на газоне перед домом — с огнестрельными и ножевыми ранениями. Потом это число снизилось до четырех. Бринкли первым заявил, что на месте убийства были обнаружены удавки, клобуки и сатанинские символы, — недоразумение, возникшее из-за сердца на стене гостиной. Нарисованного уголком полотенца, смоченного в крови матери.